Дар берегини. Последняя заря - Елизавета Дворецкая

– Нет. А прислал меня к тебе… – Боряту явно распирало от важности порученного дела. – Сам князь Хвалимир прислал! – закончил он вполголоса, наклонившись к Свенгельду, хотя в избе были только домочадцы.

– Врешь… – с сомнением пробормотал Свен, но уже чуял: это правда. – И чего он хочет от меня?

– Повидаться хочет. Землей-матерью клянется, что зла на тебя не мыслит. А есть, значит, разговор.

– И я, стало быть, такой дурной, чтобы ему поверить? – почти спокойно ответил Свен.

Очень хорошо он помнил все, что связывало его с родом нынешнего малинского князя. Как семь лет назад приехал к Боголюбу, Хвалимирову отцу, чтобы уговорить отправиться в Киев, якобы за невестой, а сам тайком за три дня обольстил Боголюбову младшую жену. Как в Киеве опьяневших древлян взяли в плен, причем самого Хвалимира, почти не пившего, Свне успокоил деревянным ковшом по маковке. Как получил потом вести, что Хвалимир разоряет порубежные полянские веси, вызывая киевского князя на битву. Но больше им в ту войну столкнуться не пришлось: после битвы на Рупине Хвалимир где-то скрылся с дружиной таких же, как он, отчаянных отроков, не желавших мириться с поражением.

– Я поеду, а он меня в полон… – как о неизбежном, сказал Свен. – Тоже небось помнит, как его отца…

– Он при мне землю ел из-под правой ноги[32], что зла не мыслит, ни гибели, ни полона, ни бесчестья тебе! – заверил Борята. – Сказал, что былого не забыл, но нынче иное дело.

Свен помолчал, потом взглянул ему в глаза:

– А ты?

– Что – я? – Борята отвел взгляд.

– Не предашь ли меня, а, отроче?

– Не, – Борята хотел придумать какой-то достойно звучащий ответ, но ничего не пришло на ум. – Мы ж, Лютославичи, только тобой и держимся. Ты сгинешь – и мы за тобой.

– Ну-ка, – Свен оглянулся и нашел взглядом старшего сына, – Лютка, подь сюда.

Семилетний мальчик охотно подошел и вытянулся перед отцом.

– Вот, – Свен показала на него Боряте, – вот первенец твоей сестры. В нем кровь ваших пращуров, он имя ваше родовое носит. Клади руку ему на голову и клянись, что не предашь меня и его.

– К-клянусь… – Борята осторожно положил руку на мягкие волосы ребенка, будто боялся обжечься. – Клянусь, что мне так Хвалимир сказал, как я тебе передал. Что я знаю, в том не лгу, – не без сомнения добавил он, понимая, что знает-то самую малость. – Он еще сказал, тебе благодарен за поклон и предупреждение… ну, про Ингера, что сам в дань пойдет.

Осторожный, как волк, Свен не спешил давать согласие. Но что-то его подталкивало к этому. Хвалимир знает, что в дань пойдет Ингер… и ему нетрудно было догадаться, что об этом думает Свен и почему предупредил. В Хвалимире он мог найти союзника. Если так, то повидаться с ним надо. Но… эта встреча его погубит, если Ингер о ней узнает.

Свен взглянул на сестру, что у стола помогала Ружане и няньке кормить кашей детей. Ингер сам разбил мир между ними. Отнял дань, пытается отнять сестру и честь. Уничтожить Ельгов род, свести до простых своих хускарлов, чтобы их дети уже не смели соперничать с его детьми. Последний бой за Ельгов стол они отложили до конца полюдья… но почему бы не посеять семена своей победы уже сейчас, если судьба сама посылает возможность?

Лют, видя, что отцу больше не нужен, отошел, но потом вернулся, неся свой меч – в локоть длиной, точь-в-точь такой, как Друг Воронов, только из дерева.

– Батя, а я пойду в полюдье? – осторожно, однако с надеждой спросил он.

Свен повернулся к нему и улыбнулся. Посмотрел на меч в его руке.

Ему не требовалось спрашивать совета у духов Друга Воронов. Он знал главный закон удачи: она пробуждается делом, поступками, отважными шагами вперед, напряжением всех сил. У него есть Друг Воронов – залог того, что его отвага разбудит удачу и приведет к благоприятному исходу. Остальное зависит от него.

И ему есть кому эту удачу передать по наследству.

– А как же, сынок! – с глубоким убеждением Свен положил руку Люту на голову. – Ты еще сорок раз в полюдье сходишь и славу себе раздобудешь на долгие века. Я тебе обещаю.

* * *

– Кто в Киеве князь – ты или Свенька? Почему он здесь распоряжается? Почему он решает, кому где быть? А ты молчишь!

– Я не молчу! Я сделал что смог.

– Слишком мало ты смог, если все вышло, как хотели они! Я же тебе еще летом толковала: Ельга должна выйти за Ратьшу, а он будет Святки кормильцем! Никому другому я его не доверю! И она, дочь Ельга старого, будет Святке матерью… тоже как мать, – поправилась Прекраса, видя, что муж смотрит на нее с изумлением.

– Крася, да что с тобой! Который день уже ты мне… мозги толчешь! – Как ни любил жену Ингер, его терпение имело предел. – В три года не отдают дитя кормильцам! До семи лет и я с матерью был, и отец мой, и все! Четыре года еще! Не нужны Святке другие отцы-матери, мы с тобой сами уж как-нибудь управимся с одним мальцом! И не могу я свою сестру силой замуж выдать!

– Почему не можешь?

Прекраса смотрела на него с вызовом, прикусив дрожащую губу, и Ингер содрогнулся под взглядом знакомых глаз – холодным, жестоким, совершенно чужим. Словно другая женщина, как бывало в сагах, обменялась обличьем с его любящей женой… да и женщина ли?

– Свенька ее не отдаст. Будет драка. А зачем мне драться со своим же воеводой, да перед тем как в Дерева идти?

– Затем, чтобы не оставлять его за спиной!

– Ты же не думаешь, что я уйду, а он на мой стол полезет?

– Почему ты так уверен, что нет?

– Он… – Ингер даже растерялся. – Потому что я здесь законный князь! Это воля Ельга – Свенькиного отца родного! Свенька мне на верность меч целовал перед богами! Да и люди его не примут. Он – сын рабыни. Было бы иначе, он бы семь лет назад…

– Теперь он не тот, что семь лет назад! Он уже не сын рабыни – он воевода, боярин, у него двор и дружина не хуже наших! А жена его, древлянка эта! Он не просто так у Боголюба жену отобрал – весь Киев мнит, что он на княгине женат, хоть и бывшей. От него нужно избавиться, пока не стало поздно. Я давно тебе говорю, почему ты меня не слушаешь?

Ингер видел, что Прекраса в отчаянии, и его пробирала дрожь: он боялся, что она сходит с ума. Но почему? Что случилось? Что за злобный дух ею овладел? Откуда эти подозрения, злоба, уныние, желание поставить на своем грубой силой, не считаясь ни с чем и ни с кем?

– Зря ты разрешил ему от угличей вернуться, – с ожесточением продолжала она. – Пусть бы дань прислал, а сам там оставался. Ты же сказал ему Пересечен взять, а он не взял. По весям прошелся, снопов да девок нахватал, где случилось, и назад бегом! Приказал бы ты ему взять Пересечен и князя… кто у них там, в железа́х привезти, он бы там сейчас был. Или голову сложил бы наконец!