Аттила, Бич Божий - Росс Лэйдлоу

— Уверена, что монашенкам моего нового монастыря она бы понравилась, — устало заметила Августа Пульхерия. — Есть, впрочем, и другие мирские дела, заслуживающие твоего внимания, — немного нетерпеливо продолжила она. — Напомню тебе, брат, что те полководцы дожидаются тебя уже более часа.

— Ох, дорогая, так долго? — сокрушенно прошептал император. — Что ж, полагаю нужно их принять. — Он встал из-за стола; два раба принесли Феодосию пурпурное платье и тапочки, и водрузили на его голову императорскую диадему, после чего он смиренно проследовал за Пульхерией по веренице коридоров в приемный покой, представлявший собой огромную, украшенную колоннами залу, под окнами которой каскадом спускались вниз, к Пропонтиде, величественные, но несимметричные строения — прочие части константинопольского императорского дворца.

Двое мужчин, низко поклонившихся — «в почитании Священного Пурпура» — императору и Августе, внешне являли собой полные противоположности друг другу. Аспар, аланский полководец, был худощав, строен и выделялся орлиными чертами лица и оливкового цвета кожей. Арнеглиск же, магистр армии, высокий и скрепко сбитый германец с длинными, до плеч, соломенного цвета волосами и светлой кожей, мог служить примером мужественности. Одеяния полководцев лишь усиливали существующий между ними контраст. На Аспаре была простая туника и гамаши, все еще носившие следы путешествия (он прибыл во дворец прямо из доков Золотого Рога). Германец, облаченный в серебристую кирасу и обитую бронзой pteruges — кожаную ленту, защищающую плечи, — был при всех регалиях римского полководца.

Феодосий и Пульхерия уселись на троны.

— Аспар, — провозгласил император, — мы оскорблены тем, что ты не только взял на себя смелость вернуться в Константинополь без нашего на то разрешения, но и реквизировал флотское судно, следовавшее с важной миссией в Кирену. — Он повернулся к Пульхерии. — Непростительная самонадеянность, не так ли, сестра?

— Прежде, чем судить его, давай послушаем, что он имеет нам сказать, — ответила Пульхерия. — Мы все внимание, Аспар.

— Прошу ваших светлостей извинить меня за то, что я буду говорить прямо, без обиняков, — начал Аспар. — Ситуация, на мой взгляд, близка к критической. Наша армия отсутствует и разделена — половина находится у границ с Персией, другая — в Сицилии. Тем временем Аттила неистовствует в Иллирии: разрушает города, убивает или превращает в рабов людей. То, что войска — не здесь, лишено всякого смысла. Я настаиваю на том, что, в порядке первой срочности, мы должны вернуть в Константинополь обе наши армии. — Неожиданно Аспар понял, что ни один его призыв к здравому компромиссу услышан не будет. Для того чтобы его точка зрения превалировала, ему следовало демонизировать стоявшего рядом большого германца. Продолжил он свое наступление уже неохотно: — Честно говоря, я не понимаю, почему магистр армии этого уже не сделал.

Несмотря на то что Аспар считал женщину и политику вещами несовместимыми, в глубине души он был рад присутствию Пульхерии. Странно, подумал он, что каждой из частей империи правит волевая женщина, командующая слабым императором. Но где Пульхерия была благоразумной и решительной, Плацидия оказывалась неуместной и заблудшей; если Феодосий был лишь неумелым правителем, то Валентиниан — правителем порочным.

— Арнеглиск? — вопросительно посмотрела на германца Пульхерия.

Командующий армией пожал плечами.

— Наступит осень, — медленно проговорил он, — и Аттила вернется на свои становища за Данубием. Его лошадям нечего будет есть; они выщипали в Иллирии все пастбища.

— А на следующий год? — фыркнул Аспар. — Думаешь, обнаружив, что империю так легко можно обворовывать, Аттила не вернется? И что не будет возвращаться год за годом — пока не нарвется на решительное сопротивление? А, может, ты, Арнеглиск, просто боишься сразиться с гуннами? — Аспар, конечно же, знал, что Арнеглиск трусом не был; таковых среди германцев еще нужно было поискать. Но, решил он, если нужно пойти на конфронтацию ради того, чтобы покончить с бездеятельностью германца, — что ж, пусть так и будет.

Арнеглиск попался на удочку.

— Лжец тот, кто утверждает, что Арнеглиск боится, — прорычал он.

— Превосходные слова! — парировал Аспар. — Но — дешевые. Не подкрепленные поступками, они ничего не стоят.

От злости щеки германца запылали румянцем.

— Время действовать, возможно, еще не настало. Вступив в бой с Аттилой сейчас, мы рискуем потерять наши армии. Я так думаю — пусть уж гунны разоряют Фракию, Дакию и Македонию — бедные, малонаселенные провинции. Богатые восток и юг — Малую Азию, Сирию, Палестину, Египет, Ливию — вот что мы должны оберегать в первую очередь.

В том, что говорит Арнеглиск, есть здравое зерно, признался себе Аспар. Крепкие стены Константинополя могли выдержать любой штурм Аттилы, а пока стоит столица, пребывает в безопасности и весь центр Восточной империи. Но отдать иллирийские провинции на растерзание Аттиле? Немыслимо. Но так ли это? Впервые у Аспара мелькнула мысль о том, что может Арнеглиск прав и не стоит пока выступать против Аттилы — по крайней мере пока армии Востока не выработают эффективную тактику против ужасных лучников кочевой орды. Но отступать теперь было уже поздно.

— Так ты предлагаешь, чтобы армия отсиделась за константинопольскими стенами, — презрительно бросил он, — и пальцем о палец не стукнула, пока дикари Аттилы будут грабить и сжигать города Иллирии, Фракии и Македонии? Вести постыдную политику умиротворения могут лишь трусы.

— Хватит! — резко сказала Пульхерия. — Чем драться друг с другом, лучше подумайте, как совладать с Аттилой. Аспар прав. Так дальше жить нельзя. Нужно отозвать легионы из Сицилии и с востока; ситуация в этих регионах далека от критической, и разрешить ее мы сможем после того, как будет устранена существующая угроза. — Она повернулась к Феодосию. — Согласны, мой повелитель?

— Да-да, конечно, — пробормотал Феодосий. Затем, чтобы ни у кого не сложилось впечатления, что он позволил себя убедить, император резко выпрямился на троне и громко объявил: — Наше слово и наше приказание таково: африканская экспедиция и войска, служащие на персидской границе, должны немедленно вернуться в Константинополь. После приведения в боевую готовность они выступят маршем против гуннов. На тебя, Арнеглиск, я возлагаю верховное командование, Аспар же будет твоим заместителем.

* * *

Оглядев римские диспозиции с расположенного позади стоявшей на левом фланге армии конницы небольшого холма, Аспар испытал ощутимое беспокойство. Выбранная Арнеглиском местность была сухой, лишенной растительности и пыльной; вдали, у голубых вод Геллеспонта, приютился маленький торговый порт Каллиполь. Очередная прихоть императора привела к тому, что они упустили возможность проверить Бича Божьего, как стали называть Аттилу в последнее время, в настоящем бою.

После отзыва имперских войск с Сицилии и персидского фронта Аспар, с согласия Арнеглиска, выиграл для Востока небольшую передышку, заключив с Аттилой перемирие, по условиям которого Константинополь обязывался вернуть гуннам всех беженцев и выплатить часть задолженностей по дани, указанной в Маргском договоре. Передышка эта была необходима восточным римлянам для превращения двух частей армии в обученное, единое войско, способное противостоять незнакомому и страшному противнику. Но, к ярости Аспара, все его усилия оказались напрасными. Обретя, по возвращении легионов, ложную уверенность в своих силах, Феодосий вынудил его отказаться от данных королю гуннов обещаний. Не получив ни беглецов, ни податей, Аттила, как и следовало ожидать, пришел в бешенство и ответил наступлением своей орды на восточные провинции, захватив Ратиарию (важнейшую государственную фабрику по производству оружия и военного снаряжения и базу данубийского флота), Наисс, Сердику и Филиппополь. Когда гунны очутились в опасной близости от столицы, Феодосий дал указание нерасположенному к этому Арнеглиску выдвигать армию им навстречу. В том, что неподготовленное восточное войско потерпело два поражения, не было ничего удивительного. Вынужденное под напором победоносных гуннов отойти еще дальше на восток, лишенное — за счет того, что Аттила обошел оба фланга восточной армии — возможности отступления, оно остановилось у Херсонеса Фракийского, на узком полуострове, служащим границей северного побережья Геллеспонта.