Химмельстранд. Место первое - Йон Айвиде Линдквист

Что со мной? Дочь валяется у меня под ногами. Скорчилась от боли в животе. Кашляет.

Я ударила ее, потом еще раз, ногой… я чуть не убила ее.

Изабелла почти упала на пол рядом с Молли. Из нее словно выпустили воздух. Попыталась что-то сказать, закрыла глаза и улетела. Ее здесь уже не было. И ничего не было. Под веками открылась Вселенная, в черном бархатном небе сияли разноцветные звезды. Время исчезло.

Где-то далеко, скорее всего в другой галактике, она услышала скрип открываемого ящика и странные металлические звуки. Изабелла понятия не имела, сколько времени прошло, прежде чем услышала голос Молли.

– Вот, мама…

Она приоткрыла глаза и увидела, что дочь стоит перед ней на коленях. Левая щека ее красная и припухшая, но глаза сияют. И протягивает что-то матери.

Нож. Маленький фруктовый нож, самый острый из всех.

– Вот, мама. Пожалуйста.

* * *

Карина не решалась вернуться в лагерь. Двадцать минут она нарезала круги. Машины их не было, а у черного тигра появилась компания: еще два таких же. Леннарт и Улоф сказали, что они видели мелкого торговца, совершенно безобидного. Немного поговорили, и тот ушел – у него была назначена встреча.

Но что Карине до их рассказов? Она и так знала, что этот тигр – не из тех, каких показывают в зоопарках. Это только ее тигр, и ничей больше.

Уничтожить. Уничтожить.

Одно слово кружится в сознании, как стервятник кружится над падалью.

Уничтожить.

Положение, в которое они попали, противоречит всем законам здравого смысла, но одна деталь конкретна и несомненна – нарисованные кровью кресты. Что значит крест? Уничтожить. Вычеркнуть. Но как они сюда попали? Что за всесильный факир перенес их во сне вместе с машинами и кемперами в эту зеленую пустыню? Если разгадать эту загадку, может, и удалось бы найти обратную дорогу в мир людей. Подальше от черного тигра.

И в довершение ко всему – серьезная практическая проблема. От страха у нее расстроился кишечник, и ей срочно нужно в туалет. Идти в лагерь она не решается, а если бы и решилась – было бы свинством тратить остатки воды на то, чтобы смыть дерьмо.

Скоро все содержимое кишечника под давлением, как из брандспойта, выстрелит в шорты. Почему они не обсудили, как поступать в таких случаях?

Почему не обсудили… она же прекрасно знает почему. Потому что никто не хочет даже думать, что все, что с ними произошло, – всерьез и надолго.

По животу пробежала волна резкой боли. Карина судорожно выпрямилась, сжала, как могла, ягодицы. Позыв удалось остановить. У нее даже зубы заболели, и она нервно хихикнула.

Страх никуда не делся, самый жуткий кошмар ее жизни поджидает ее в лагере – и что? Какое это имеет значение, когда человеку надо во что бы то ни стало опорожнить кишечник?

Неверными шагами, прижав руки к животу, Карина двинулась в лагерь. Она была настолько поглощена неуместными причудами своего организма, что несколько минут просто-напросто не замечала окружающего мира. Но когда подняла голову, увидела…

…слава тебе, Господи.

…как приближается их машина. Она даже думать не хотела, где были Стефан и Эмиль, – главное, вернулись. Они снова вместе, они обязательно найдут способ вырваться из этого безумия.

Но сначала…

Новая бурлящая волна уже нарастала в животе. Лишь бы добежать… Карине пришлось что есть сил сжать ягодицы руками, иначе не удалось бы сделать ни шагу.

Издалека она слышала в кемпере Изабеллы какой-то шум, но потом все стихло. Она присела у ее кемпера и еле успела спустить шорты – содержимое кишечника вылилось наружу, как взрыв.

Выдохнула с облегчением и поморщилась от резкой вони.

Это тебе, Изабелла.

Оперлась спиной о кемпер и начала снимать носки – чем-то надо подтереться. За стеной послышалось какое-то движение, потом голос Молли.

Звук приближающейся машины. Их машины. Отчаянный возглас Стефана.

* * *

– Пап, ну чего ты так боишься?

Белый исчез, его уже не видно в зеркале заднего вида, зато прямо перед ними появился другой. Точно такой же. Единственная разница – этот двигался немного быстрее, словно спешил куда-то. Стефан стиснул руки на рулевом колесе и напрягся, словно собрался поднять непосильную тяжесть.

– Ну посмотри, пап… ты посмотри… ну, еще один. Всего-навсего.

Последние четверть часа они разговаривали. Эмиль говорил про Дарта Вейдера и слона, которые, как и Белые, сменяли друг друга, – пытался убедить отца, что все это понарошку, происходит только в их головах.

А Стефан в подробностях рассказал историю, приключившуюся с ним, когда ему было ровно шесть лет – ровно столько, сколько сейчас Эмилю. О новом велосипеде и Плотвяном озере. Рассказал осторожно, боясь напугать, но обошлось; Эмиль, как и он сам тогда, больше обеспокоился судьбой велосипеда.

Говорили и говорили, сравнивали свои переживания. И казалось бы, можно успокоиться, но каждый раз, когда появлялись белые фигуры, Стефана парализовал страх.

И только с последней репликой Эмиля у него в сознании что-то щелкнуло.

Всего-навсего еще один.

Смысл дошел не сразу, но дошел: белое чудище – вовсе не единственное в своем роде. Вовсе не Харон, не мрачный проводник в царство смерти, который открывается людям только в последние мгновения, когда жизнь уже готова их покинуть. Всего-навсего еще один. Из двух, трех… из многих.

Стефан посмотрел на Эмиля и тихо спросил:

– То есть… белая фигура – и все?

– Ну, как тебе сказать… может быть, солдат штромгруппы.

– Ты так это видишь? Ты видишь солдат штурмгруппы?

– Да нет, вряд ли. А где у него лазерная винтовка? Штромгрупп без лазерных винтовок не бывает.

– А ты не боишься штурмовых подразделений?

– Не-а. Ну, может, и боюсь, но не так, как Дарта Вейдера. Хотя и он тоже понарошку. Пап… странно, правда?

– Да уж… куда странней.

Они сидели рядом и смотрели, как Белый отошел в сторону, уступив дорогу машине.

Как олени на севере… как кролики на Готланде. Они просто есть, вот и все.

– Эмиль… а ты знаешь, кто самый умный мальчик на свете? Я знаю. Его зовут Эмиль.

Эмиль пожал плечами и застеснялся, а Стефана накрыла такая волна любви и нежности, что защемило сердце. Ему захотелось прижать Эмиля и поцеловать его в макушку, но он прекрасно понимал, что этот жест доставит куда больше удовольствия ему, а не Эмилю.

Поэтому решил – самое время. Достал из бардачка небольшой, подбитый изнутри пузырчатым защитным пластиком конверт и протянул Эмилю.