Тайный шифр художника - Олег Рой

Но сейчас музыки не было. Ее просто не могло быть в том тягостном сне, из которого я пытался вынырнуть. Не знаю, сколько я там – где «там»? – находился. Час? День? Неделю? Месяц? Я и сейчас не знаю, какого точно числа мое сознание начало неуверенно подниматься из мрачных глубин забытья. Пробуждение – выныривание – тоже было долгим. Бесконечно долгим. Я балансировал между забытьем и явью, видел пробивающийся сквозь сомкнутые ресницы свет, но еще не понимал, что это свет.

Даже когда я открыл наконец глаза, то не сразу понял, что именно вижу. Пустота в голове звенела бессмысленными обрывками мыслей. Я слепо плавал в густом бульоне полуосознанных чувств. Но постепенно из невнятной бессмысленной путаницы выкристаллизовалось, выросло и явственно проявилось одно… Вика!

Вика?!!

Где она? Что с ней?!

Стоп. Сперва нужно понять, где я сам…

Я попытался встать, но тело не слушалось. Нет. Не паниковать. Я вижу, это уже хорошо, – пусть и не понимаю, что именно вижу. Я не могу встать, но отчетливо слышу гулкие удары собственного сердца. Руки? Ноги? Да шевелитесь же, черт побери!

Кое-как я повернулся на бок и какое-то время пролежал в позе эмбриона.

Удары сердца отдавались в голове набатным колоколом: «Вика! Вика! Вика!»

Раз я повернулся на бок, значит, двигаться могу. Ну же!

Вновь попытавшись встать, я куда-то свалился. Невысоко. Видимо, с кровати (или на чем я там лежал) на пол. Отлично. На полу вставать проще. Ну, давай!

Сначала удалось подняться на четвереньки. Потом, упираясь ладонями в пол, на колени. Затем сесть. Сознание начало более адекватно воспринимать действительность, и я смог наконец попытаться оценить обстановку. В смысле – осмотреться.

И понять, что сижу, привалившись боком к низкому топчану, в небольшой комнатке без окон. Источником света служила люминесцентная лампа под потолком. Кроме топчана, никакой мебели больше не наблюдалось. Да и топчан при ближайшем рассмотрении оказался чем-то вроде толстенного, по колено, упругого матраса. Зато была дверь, ну или что-то на нее похожее – прямоугольная панель в противоположной стене. Упираясь в матрас, я поднялся – ноги почему-то подкашивались – и попробовал до нее добраться. Ноги не только плохо держали, они еще и не слушались: на первом же шаге я споткнулся на ровном месте и упал.

Ничего, я упрямый. Во второй раз подниматься было уже проще.

Постоял, пошатываясь, попутно оглядел себя. На мне были джинсы и футболка, но кроссовки и даже носки отсутствовали. Не было и куртки, что казалось особенно досадным, ведь в ее карманах я всегда носил сигареты и зажигалку и сейчас отдал бы полжизни за то, чтобы закурить. О том, что кобура и пистолет тоже исчезли, можно, наверное, и не упоминать. Зато кое-что появилось на шее, нечто напоминающее тугой воротник. Ощупав его, я понял, что это не воротник, а что-то вроде ошейника – гладкого, плотного, замкнутого сзади какой-то плоской, видимо, металлической (пальцы чувствовали прохладу) штуковиной.

С третьей попытки мне удалось добраться до края матраса и привалиться к стене. Черт! Ноги – как студень. Никогда в жизни еще я не чувствовал себя таким слабым!..

Доползя по стене, отделанной чем-то вроде прочного белого пластика, до предполагаемой двери без ручки, я с трудом приподнялся и попытался толкнуть ее, но тщетно. Тянуть на себя было не за что, и я попытался сдвинуть панель. Вправо… Влево… Панель поехала так легко, что я, навалившись на нее, едва опять не упал. А подняв глаза на открывшуюся передо мной нишу – вздрогнул от неожиданности – в нише стоял человек.

Тьфу ты, черт! Вся задняя стена ниши была зеркальной. А напугавший меня человек был моим собственным отражением.

Сама же ниша оказалась санузлом. Причем сконструировано здесь все было без выступающих углов, без ручек управления, без, без… Без ничего. Все круглое, гладкое, ровное – ничего не отломишь, ни за что не уцепишься. Кто-то позаботился о том, чтобы узник ничего с собой не сделал. Ну или с тем, кто явится узника проведать. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия.

Правда, мне – и это было очень странно – оставили очки. Может, чтобы я сослепу, не дай бог, не разбил себе голову? Но ведь, с другой стороны, основной элемент очков – стекло. Даже если не выйдет разбить их о стену, можно наступить, раздавить, получив в итоге осколок или осколки. Или за мной откуда-нибудь наблюдают и превратить очки в оружие просто не дадут?

Опомнись, Грек! Какое тебе оружие – ты собственную руку поднять не в состоянии! Пока пять шагов проковылял – едва не помер от перенапряжения.

Рухнув на сиденье цельнолитого унитаза, похожего на вмурованный в пол детский пластмассовый горшок, я уставился на свое отражение и, с трудом подавив панику, попытался все же сообразить, что со мной происходит.

Где я? Это тюрьма? Черт его знает… Вообще-то больше похоже на дурдом. За вождение без прав теперь отправляют в психбольницу, так, что ли? Или это обычная больница? Значит, мы попали в аварию? Господи, что с Викой?! Если с ней… если…

Так, отставить панику! Я опять посмотрел на свое отражение. Очень внимательно посмотрел.

Итак, что мы видим? Щеки вроде бы ввалились – похудел, что ли? Особой полнотой я никогда, в общем-то, не отличался, но сейчас вроде бы и правда слегка похудел. Щетины на лице не было, но небольшие порезы, постоянно остающиеся у меня после бритья (ямочка на подбородке вообще сомнительное украшение, а для мужчины со станком «Спутник» – вечный источник микротравм), успели поджить. Значит, с того момента, как я последний раз брился самостоятельно, прошла как минимум пара дней. А кто меня брил, пока я валялся в отключке? Ну… если они меня частично раздели, то и побрить вполне могли. И кто, интересно, такие, эти заботливые «они»?

Чертыхнувшись, я вспомнил про еще одни «естественные часы» и осмотрел ссадину, оставленную выстрелом из обреза. Ссадина была на месте. Ну то есть на нужном месте был аккуратно наклеен бактерицидный пластырь. Шипя и матерясь сквозь зубы, я его отодрал и убедился: рана немного поджила. Значит, действительно прошло несколько дней: явно не меньше двух, но, пожалуй, не больше недели.

Я опять взглянул на себя в зеркало. Одежду, конечно, свежей не назовешь, но и грязной она не выглядит. Значит, на земле я не валялся – уже хорошо. На шее черный ошейник без видимой застежки, но с плоской, плотно прилегающей к коже коробочкой на затылке. Что это еще за хрень? Нас похитили инопланетяне, закосившие под ГАИ? Очень смешно. Я бы даже посмеялся, если бы со мной была Вика.

Зато, по крайней мере, двигательные функции более-менее восстановились. Ноги уже не дрожат наподобие киселя, да и все остальное вроде в норме.

Я вышел из санузла, задвинул стенную панель обратно и еще раз огляделся. Стоп. А где тут выход? Я внимательно осмотрел все четыре стены, но все тщетно. Даже матрас подвигал, но тоже без толку. И все-таки должна же быть хоть какая-то дверь? Ну хотя бы потому, что как-то меня сюда поместили. Может, у них тут целиком потолок поднимается? Или пол опускается? Да нет, вряд ли, в этом нет никакого смысла. Добавив к глазам пальцы, я ощупал стены – ничего. Это могло означать одно – дверь сработана очень хорошо, намного лучше самых дорогих виденных мной дверей, а само помещение изначально строилось как камера. Я в тюрьме, но это – явно не государственная тюрьма. Государственные тюрьмы устроены иначе. А чья тогда?