Бальзак без маски - Пьер Сиприо

В 1831 году Бальзак вместе с владельцем типографии и директором «Газет де Камбрей» Самюэлем Анри Барту задумывает наладить «выпуск народного политического издания, которое способствовало бы широкому распространению образования и главным образом здоровых идей среди народных масс».

Впрочем, в том же 1831 году в «Шагреневой коже» Бальзак выскажется в совершенно противоположном смысле: «В народе, обезличенном образованием, исчезают яркие личности».

В «Служащих» (1838) Бальзак больше не стремится говорить с массами. Он прекращает растрачивать себя ради так называемого увлекательного образования, необходимого для развития всеобщей и вечной морали. Он больше не жаждет исчезновения пропасти между классами. Учить всех подряд — значит издеваться над культурой, «принижать ее», облекать властью низкие и мелочные порывы человека, вульгарного как в своих чувствах, так и в своих поступках.

В «Письмах о Париже», в письме Зюльме Карро Бальзак указывает на фундаментальную ошибку Реставрации и Июльской монархии, как он ее понимает: «Чтобы нация сердцем приняла правительство, ему следует научиться будить в людях интерес, а не ненависть».

Определить этот всеобщий интерес в состоянии лишь великий объединитель, которому иногда приходится действовать достаточно жестко. Уроки политических действий дали Бальзаку Екатерина Медичи, Робеспьер и Наполеон.

В мае 1830 года Бальзак публикует в «Мод» «Два сна». Молодой Робеспьер, явившийся по приглашению на банкет, рассказывает, что видел во сне Екатерину Медичи. Говоря от ее имени, он защищает принцип подавления: «Бесконечная свобода человека несет смерть всякой власти». Не лучше ли покончить с парой сотен оппозиционеров, чем ввергать в пучину невзгод «целое поколение, целый век или целый мир»? «Политическая свобода, спокойствие нации и даже наука — это подарки судьбы, за которые она требует уплаты налога кровью».

4 января 1831 года Бальзак пишет неизвестной корреспондентке, что «заканчивает книгу, сущую безделицу с точки зрения литературы», в которую он тем не менее «постарался перенести кое-какие ситуации той жестокой жизни, какие пришлось пройти гениальным людям, чтобы чего-то достичь».

Согласно Самюэлю Берту, Бальзак прилюдно, скорее всего у Жирардена, рассказывал историю расточительного молодого человека, который, подобно Дон Жуану с его господином Диманшем, все медлил и медлил с выплатой своих долгов. Кредитором на сей раз оказался хитрый старик, понявший, что должен кардинальным образом изменить отношение юноши ко всему тому, чего тот страстно желает. Он дает своему должнику кусок кожи, на первый взгляд, не представляющий никакой ценности. Это «талисман», обладающий властью исполнять любое желание. В то же время кожа, если пользоваться ее услугами, съеживается. Кожа как будто предупреждает: есть грань, за пределы которой лучше не заступать. Действует она столь безупречно, что в сознании молодого человека постепенно формируется то, что впоследствии Фрейд назовет «фиксацией»: он выбирает то, что ему навязывает кожа, а ставкой в игре делает собственную жизнь. Молодой человек теряет голову, принимается метаться и в конце концов умирает под саркастическую издевку старика: «Эта кожа съежилась в твоем кармане лишь потому, что ты стал ее собственностью: умри же в стыде за свое невежество и легковерие».

Понемногу лукавый старик в представлении Бальзака становится Вечным отцом или насмешливой маской Мефистофеля. Кожа — это жизнь. В каждое из мгновений, ее составляющих, она кажется неисчерпаемой, но в один прекрасный день на месте живого человека находят мертвое тело. Но Бальзак описывает не смерть и не мертвеца, он описывает момент умирания. Душа умирающего полна лишь тем, что хорошо для жизни, и в ней нет ничего, что помогло бы в смертный миг. Так «безделица» превращается в то, что немцы называют Gesamtkunstwerk, то есть комедией человеческого и одновременно космического масштаба.

Именно в этом и заключается глубинный смысл «Шагреневой кожи», которую критика в лице Феликса Давена назвала в 1834 году «потрясающей книгой», заставившей увидеть в Бальзаке большого писателя, описавшего «человека как организованную систему», подчиненную следующей аксиоме: «Жизнь укорачивается в прямой зависимости от силы желаний или расточительства идей». В предисловии к своим «Философским романам и сказкам» Филарет Шасль особенно отмечает, что Бальзаку удалось выразить фантастическую составляющую своего времени, «заслуга тем более весомая, что потребовала немалого труда».

Бальзак пустил в обиход новое выражение, и это доказывает, что в рассказанной им сказке содержалась немалая доля истины. «Это шагреневая кожа», часто говорят о чем-то, что быстро тает, совсем не обязательно вспоминая при этом имя Бальзака.

17 января 1831 года состоялось подписание договора с издателями Госселеном и Канелем. Произведение предполагалось выпустить тиражом 750 экземпляров и выплатить автору в качестве гонорара 1125 франков. Именно за такую сумму Бальзак согласился приступить к упорному труду, свидетелем которого стал Пьер Барберис, следивший за появлением корректурных оттисков трех частей книги: «Талисман» был написан с 7 по 22 февраля 1831 года, «Бессердечная женщина» с 31 марта до середины апреля. Наконец, в конце июля «ценой лихорадочной работы» Бальзак дописывает «Агонию». В промежутке между 6 и 24 мая он мог показать текст мадам де Берни, жившей в Ла Булоньер, неподалеку от Немура. Она не слишком серьезно восприняла эту сказку, и в эпилоге Бальзак делает ей своего рода уступку: молодой человек, поднимающийся в Туре на борт «Виль-д’Анжера», держит «в своей руке руку молодой женщины». Это было напоминание о счастливой поездке в Круазик в июне 1830 года.

9 марта 1831 года Бальзак присутствует на первом из парижских концертов Никколо Паганини. Концерт показался ему «волшебной сказкой». В тот вечер Бальзак, должно быть, уловил тональность, в которой хотел выдержать свою повесть, одновременно невероятную и правдоподобную, но главным образом подчеркивающую шаткость и быстротечность жизни.

Для самого Бальзака «Шагреневая кожа» была повестью, «фантазией», философской «сказкой» — чем угодно, только не романом. Роман описывает события внешней жизни, тогда как в «Шагреневой коже» читатель от наблюдения за жизнью света переходит к осознанию смысла жизни, того самого смысла, что заключен в арабском (у Бальзака «санскритском») тексте, который старик заставляет прочесть Рафаэля де Валантена:

В переводе на французский это значит:

Рафаэль де Валантен — двойник Бальзака, обернувшийся мрачным Манфредом. Чтобы восполнить убытки, понесенные его отцом, «главой почти забытого исторического дома в Оверни» — намек на Бальзаков д’Антрег, — Валантен «становится сам себе деспотом, не позволяя себе ни малейшего желания, ни единой траты». Все напрасно: отец вынужден продать свои владения, сохранив у себя единственный и не представляющий никакой ценности остров посреди Луары, на котором находилась могила его матери. Рафаэль де Валантен — бедный молодой человек, которому приходится выйти в свет и «на балу у банкира рискнуть своей последней пятифранковой монетой».