Обман - А. Брэди

– Мисс Сэм, я хотела спросить, – подает голос Нэнси, явно подстрекаемая Ташондрой. – А что, ни у кого из вас, психологов, никогда не было проблем с наркотиками?

– Я не знаю, Нэнси. А почему ты спрашиваешь?

– Ну… я думаю, если бы они у вас были, вы бы лучше нас понимали. Но если вы всегда трезвые и никогда не веселитесь, не напиваетесь на вечеринках и все такое, тогда как же вы можете нам помочь?

– Это очень интересный вопрос, Нэнси. Давайте обсудим его всей группой. Каково ваше мнение на этот счет? Вы тоже считаете необходимым на собственном опыте узнать, что такое зависимость, чтобы лечить людей, которые этим страдают? – Я тихонько рыгаю и ощущаю в горле вкус водки.

– Да, я считаю, что у вас получалось бы лучше, если бы вы знали, что именно мы чувствуем. – Стефан. Старается привлечь внимание девушек, выступая на их стороне.

– А как ты думаешь, врач-онколог лучше бы лечил пациента, если бы у него самого был рак? – коварно спрашиваю я и удивляюсь – зачем мне эти игры в адвоката дьявола?

– Ну, нет. Но может быть, он бы сумел сделать так, чтобы пациент лучше себя почувствовал. Лечение эффективнее не стало бы, но врач больше сочувствовал бы, ласковее разговаривал. Вот это могло бы измениться, если бы врачи имели собственный похожий опыт. – Снова Стефан. Уже забыл о девушках и по-настоящему увлекся темой.

– О’кей, согласна. – Между нами устанавливается связь. – Я думаю, ты прав – если бы врач на собственном опыте ощутил то же, что и его пациент, он бы лучше понимал, что происходит у того на душе – и не важно, о чем речь, о раке, зависимости или еще чем-нибудь.

– Да, – отвечает Стефан. – Но с другой стороны… вам не кажется, что в таком случае врач может как бы застрять в этом своем собственном опыте? Ну, вроде… если он вылечился, то будет думать, что лучший способ вылечиться – это тот, каким он выкарабкался из этого сам. Или даже не лучший, а вообще единственный способ. Так что, возможно, лучше, когда ты просто учитель или просто доктор и никогда в жизни не испытывал ничего подобного на своей шкуре?

– Стефан, я думаю, это отличная мысль и отличный вывод. – Я обращаюсь ко всей группе: – Когда вы проходили реабилитационный период, встречались ли вам люди, чей опыт помогал справиться с пристрастием, улучшал ваше состояние, ускорял процесс выздоровления? Ташондра? Нэнси? Леди, вы начали эту дискуссию, так что вы теперь скажете? – Мне становится действительно интересно и не терпится узнать – что, если мой диагноз, моя болезнь на самом деле как-то помогает в лечении пациентов?

– Мисс Сэм… да мы просто хотели узнать, ходите ли вы на вечеринки. Вот и все.

Остальные хихикают и отвлекаются, поняв, что Ташондра и Нэнси пытались всего лишь вытащить из меня пищу для сплетен. Но меня не оставляет мысль, что они случайно коснулись чего-то важного. Может быть, это и хорошо, что я пьяница. Может, то, что я вечно выбираю неправильных мужчин и неправильных друзей и просыпаюсь с кровавыми ссадинами и фингалами, приносит им какую-то пользу? То есть моим пациентам. Помогает мне видеть все иначе, не так, как другие психологи?

Я включаю телефон и перечитываю сообщение от Лукаса. А потом стираю его, вместе с тремя другими и всеми фотографиями. И его, и Эй Джея.

2 февраля, 21:37

Судьбоносный ужин. Мы оба знали, что это в конце концов должно было произойти. И почему-то решили, что чем пафоснее будет ресторан, тем лучше. Наверное, потому, что мы оба склонны соблюдать правила приличия, и, если вокруг нас будут нарядные люди и все такое, нам с меньшей вероятностью захочется проткнуть друг другу глаз ножом.

Лукас достаточно умен, чтобы понимать, зачем мы здесь находимся, но предпочитает делать вид, что ничего особенного не происходит. Что ж, каждый спасается как может. Вместо того чтобы заполнять неловкую тишину разговорами о политике или еще о чем-то нейтральном, он осыпает меня комплиментами и ненужными и незаслуженными похвалами. Возможно, это попытка остановить надвигающийся на полной скорости поезд, но я не поддаюсь его шарму. Похоже, я приобрела своего рода иммунитет. Несмотря на все его старания окольным путем изменить мое решение, я твердо знаю – сегодня между нами все закончится.

Меня не покидает ощущение, что я смотрю кино. Актриса в роли Сэм Джеймс играет сцену разрыва с Лукасом. Это делает она, а не я. Камера скользит по ресторану, оператор снимает сдвоенные столики, за которыми сидят более успешные, более счастливые и более подходящие друг другу пары. Я вижу изящные тарелки с красивой горкой из тщательно подобранной смеси крохотных овощей, на которых лежит малюсенькая порция тартара из тунца. Все это украшено замысловатыми разводами зеленоватого соуса. Тарелки на подносе в руках рослого официанта проплывают мимо нашего стола, и камера фокусируется на Сэм и Лукасе.

Лукас откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу. Между пальцами зажата тонкая ножка бокала для вина. Он смотрит на меня и в то же время не смотрит. Мы ждем вторую перемену блюд, и еще несколько минут к столику никто не подойдет. И если существует подходящее время для того, чтобы выдавить из себя то ужасное, что я собираюсь сказать, то оно настало.

– Я так больше не могу. – Слова выходят из моего рта, я даже чувствую, как вибрируют голосовые связки, когда я их произношу, но все равно – это говорю не я.

Это похоже на дом, в котором начинается пожар. Сначала загорается одна комната, потом огонь перекидывается на другую, и, наконец, пламя охватывает все здание. Я чувствую себя так, словно нахожусь под водой. Он признается, что спал с Клэр, официанткой из «Никс», и молит о прощении. Но мне вдруг становится жарко. Как будто я попала в тот горящий дом.

Лукас плачет прямо за столом. Мне страшно неловко за него, и меня смущают взгляды, которые кидают в нашу сторону окружающие. Он полностью раскис. Он раскачивается взад-вперед и бессвязно бормочет, что плохо со мной обращается в последнее время (и это просто какой-то сюрреализм, потому что он никогда не обращался со мной хорошо, и между тем никогда не признавал это в открытую), а потом вдруг разъяряется и начинает почти кричать, что он не виноват, что у него серьезная проблема, и разве это не моя работа – решать такие проблемы?

Лукас вертится и раскачивается. И Джекил, и Хайд сливаются в одну плачущую, совершенно расквасившуюся сущность. Наша официантка весьма тактично делает вид, что не замечает разыгравшейся за столом сцены, и аккуратно ставит перед нами тарелки с основным блюдом.

Никогда в жизни стейк не интересовал меня меньше, чем сейчас. Лукас тычет вилкой в свои кавателли и смотрит на меня глазами потерявшегося щенка. Я внимательно изучаю его лицо и холодно прикидываю, есть ли за этим хоть что-то человеческое. Может, он настолько потерял себя, что больше уже никогда не найдет. И удивляюсь, что мне вообще когда-то пришло в голову искать в нем человека. Сейчас я вижу только пустоту, черную и всепоглощающую. Его там нет. Там никого нет. А я ждала, что появится… ждала все это время.

– Я не могу тебя потерять. Я знаю, что должен исправиться и что нельзя вести себя так, как я себя вел, но я изменюсь. Обещаю тебе. Только не оставляй меня. – После каждой фразы он маленькими глоточками прихлебывает вино.