Живи и ошибайся - Дмитрий Соловей

Поскольку Алексей изучал историю начала XIX века очень вдумчиво, то знал много историй, которые ещё не случились или не были известны в нашей глубинке. Меня же в рассказе о клакёрах заинтересовало, как при помощи этих продажных людишек графиня Самойлова устроила провал оперы Беллини «Норма» и обеспечила успех оперы Пачини «Корсар». Эта дамочка сейчас покровительница творческих людей и еще та затейница.

Кстати, на картине «Последний день Помпеи» Брюллов запечатлел Самойлову аж четыре раза. Были ли они любовниками или это платоническая связь, Лёшка не знал точно, склоняясь к версии, что графиня развлекалась с художником, не забывая о других мужчинах и даже женщинах.

Графиня Скавронская, бабушка Самойловой, оставила ей огромное наследство. Насколько оно было большим, можно только догадываться по тому, что своей воспитаннице Юлия Самойлова давала приданное в миллион рублей. И вот это всё богатство и титул дамочка умудрилась спустить в трубу.

Вернее, это ещё только случится, когда она через несколько лет выйдет замуж за какого-то красавчика-певца итальянского происхождения и потеряет Российское подданство. Тенор умрёт через год от чахотки, а Самойлова уже не будет графиней. Это её сильно начнёт напрягать, и она, дабы вернуть себе титул, устроит фиктивный брак с подходящей кандидатурой. Фамилии того разорившегося француза Лёшка не помнил, зато знал, что графу ежегодно платились баснословные суммы. В результате чего Самойлова к концу жизни оказалась разорена.

Удивляюсь я этим аристократам. Самойлова протрынькала миллионы ни на что. Каких-то актёров спонсировала, швырялась деньгами направо и налево. И это общая тенденция у дворян, не умеющих зарабатывать, зато спускающих на ветер целые состояния.

Именно по этой причине идею с нашей творческой дачей на берегу Самарки я воспринял с сомнением. Как-то меня эти новые направления в живописи не сильно волновали. С другой стороны, мы с Алексеем компаньоны и даже соответствующий документ имеем. Он вправе распоряжаться своей долей как ему вздумается. Чтобы уж совсем не ушёл в минус, я прослежу.

Сама дача на берегу реки у меня отторжения не вызвала. Пусть будет место, куда можно Лизу и Максимку привозить или неугомонного Куроедова принимать в гостях. Кому-кому, а поручику наша идея должна понравиться своей необычностью. А дача таковой и должна быть.

Ни опытных, ни именитых столяров в округе не было. Только плотники из числа мужиков. Артельщики показали себя ребятами покладистыми, исполняющими любые барские прихоти. Они сами сильно удивились, когда нам карету собрали. Мол, и нет ничего сложного, а ежели еще барин над душой стоит и подзатыльниками направляет, так вообще всё удачно получается.

Исходя из возможностей и средств, мы задумали сделать дачу немного в японском стиле. Обычный сруб обошьём досками снаружи и внутри. Окна будут огромные от пола до потолка, с двойными рамами, но сами стёкла некрупные. На зиму закроем их ставнями, а в тёплое время года такие окна дадут много света.

Внутри помещений студии будут стоять ширмочки с шёлком. Художнику ведь не только свет нужен, но и удобство для натурщиков. Жилую и спальную зону разместим на втором этаже. Художников на этой даче больше трёх не получится поселить. Строить дворец я категорически отказался, согласившись всего на три студии на первом этаже.

Ожидаемо, что артель плотников возражать не стала, пообещав, что выполнит всё в лучшем виде, не забыв спросить помощников из числа мужиков в Александровке.

Алексашку почти сразу я отправил обратно выкупаться. У нас тут изготовление спичек пошло потоком и нужен руководитель. Самому присматривать времени нет, я же все компоненты готовлю. Ваньку начал потихоньку привлекать к этому делу, но он ещё мальчишка, за ним тоже глаз да глаз нужен.

В черновом варианте, без отделки и покраски, дачу закончили к первому июля. Тыранов к этому времени много чего успел подготовить. Даже подбить Куроедова попозировать в качестве одного из корсаров. Ксенофонт Данилович приезжал в гости, заодно узнал такую новость, что мы большую картину заказали. Загорелся идей и уже через две недели откуда-то приволок к Александровке старую баржу. Она и будет имитировать пиратский корабль.

Тыранов немного поворчал на тему того, что море он видел только Балтийское. С натуры его не писал, зимние карандашные наброски не в счёт.

— Маринистов ещё нет. Где живёт и чем занимается Айвазовский, я не в курсе, да нам он и не нужен, поищи у себя на ноутбуке какие-нибудь картинки с морскими видами. Я Тыранову попробую их скопировать, — предложил Лёшка.

— Боюсь, что мой ноут уже не включится. В прошлый раз так и не зарядился от солнечной батареи. Что-то с кабелем, но я поищу фото морей в книгах.

Художественной литературы у меня не было, зато имелся огромный кулинарный том с цветными фотографиями. Я точно помнил, что в разделе с рыбными блюдами была картинка с морским видом. Её я вскоре и отыскал.

То, что на переднем плане край стола с омаром, художника не должно смущать. Пусть на небо и море смотрит. Листок я аккуратно вырезал. Затем еще приклеил на бумагу, чтобы не было видно текст с обратной стороны и в таком виде понёс показывать «ксилографию» Тыранову. Лишних вопросов он задавать не стал и за день неплохой морской этюд изобразил.

Постепенно Лёшкина авантюра увлекла меня с головой. Семья, жена и сын, это, конечно, хорошо. Но Максимка еще слишком маленький для каких-то интеллектуальных занятий, а с Лизой у нас не так много общих интересов. Её увлечение растительной аптекой я поддерживал, хотя сам предпочитал больше времени проводить в мужской компании в Александровке. У нас там целый клуб по интересам образовался.

Всех подростков, что крутились рядом, я не гнал, а, напротив, приглашал на вечерние посиделки у костра. Мы там всякие истории рассказывали. И пусть Стивенсон ещё не написал свой «Остров сокровищ», это не мешало нам его пересказать, а потом и другие истории соответствующей тематики для вдохновения художника романтикой морей.

Лёшка даже свою гитару приволок. Играл он на ней не виртуозно, но аккомпанировать себе, как «в флибустьерском дальнем синем море бригантина поднимает паруса», вполне мог.

— На Груше[4] два раза был, — делился он прошлыми воспоминаниями. — Люблю бардовские песни, пусть сам я не самый лучший певец.

Вскоре у нас всё молодое население Александровки распевало:

— Изгиб гитары желтой ты обнимешь нежно…

Ну а как иначе? Мы же попаданцы. Нам положено песни ещё неродившихся авторов петь. Да и будут ли эти песни? Ход истории мы уже подправили. Не глобально, но что-то уже поменялось.