Три стороны моря - Александр Борянский

Страсть на страсть. Поздняя любовь Пентесилеи и болезненная — Ахилла.

Темная фигура, солнце бьет ей в спину, ты видишь силуэт, силуэт поднял копье и одновременно щит. Так бросать неудобно, ты усмехаешься, Ахилл, ты хочешь сломать этот темный силуэт. Твой удар наконец-то точен, что-то перегибается пополам, а ты еще и не выпустил копье, ты бьешь второй раз и повторным ударом опрокидываешь это наземь.

— Ты убил женщину, трус! — кричит хетт, дикий выговор, какие же они варвары.

Она лежит, и солнце, до того очернявшее ее, теперь высвечивает золотые волосы. Тебе она кажется прекрасной, потому что она умирает. Вы с Патроклом любили умирающих женщин, даже больше, чем умирающих мужчин.

Посреди схватки ты бы овладел ею, ты ведь не дикарь, не варвар, тебе доступны удовольствия воина. Ты бы скомандовал мирмидонянам, и они бы прикрыли твою спину. Они бы поняли тебя.

Ты бы заглянул ей в глаза, это было бы последнее, что она бы увидела, и она ушла бы к Аиду, унося тебя как послание Патроклу.

Но этот Терсит…

Ты редко удивляешься, но сейчас ты слегка удивлен, Парис. Тебе некому мстить, и не хочется. Он тебе надоел, и только-то. Но что есть в твоей жизни серьезней твоих прихотей, Парис?

Тебе он сильно надоел.

Ты думал, строй хеттов расступится, и ты выступишь, ты окликнешь его, тебе все равно, но пусть он знает, кому именно он больше всех надоел.

Тебе безразлично, что скажут длинноодежные троянки, назовут ли тебя трусом, будет ли у вас поединок или охота на Ахиллеса. Тебе все равно, и в этом твое преимущество перед Гектором. Ты не собираешься превращаться в жертву, никогда, ты намерен нынче же ночью вывести Елену на стену и любить ее, любить, как никто, глядя на луну и, может быть, на погребальный костер вдалеке.

Ты не ищешь славы. Что ты будешь с ней делать?

Тебе не хочется пятнать убийством имя Афродиты, и потому ты призываешь Аполлона.

— Ну? — взываешь ты. — Ради Кассандры!

А удивлен ты оттого, что Ахилл не свободен для боя, и окликнуть тебе некого. Мирмидоняне окружают его кольцом, зачем? Он становится на колени перед убитой им хеттеянкой. Распускает поясную перевязь…

А кто это кричит сзади? Хромой, скособоченный, но еще не старик. Интересно…

Ты прислушиваешься. Ты разбираешь слова.

— Глядите, глядите хорошенько, ахейцы, для чего мы гнием под Троей! Не отворачивайтесь! Агамемнон хоть прячет ворованные богатства, отобранные у вас, добытые вами. Но это-то вы видите! Вот для чего война Ахиллесу: забавляться с женщинами среди трупов! А для чего она Одиссею? Я вам скажу, для чего она Одиссею! Я вам скажу то, чего никто из вас не знает…

Два копья пронзили Терсита одновременно. Два копья, брошенные с двух разных сторон. Одно метнул Ахилл с трех шагов. Кто направил другое, шагов с десяти, никто не заметил.

Вернувшись к Пентесилее, Ахилл увидал, что она уже мертва. Он разочарованно прикусил губу, обернулся к Трое и встретил чей-то насмешливый взгляд.

Ему почудилось, то был взгляд Аполлона.

И жутчайшая боль пронзила его существо где-то внизу!!!

Так вот, оказывается, что все они чувствовали?!

Нет.

Вернее, не только.

— Я хотел обратить твое внимание на себя, Ахилл! — закричал Парис. — Я передумал убивать тебя.

Ты опускаешь глаза, тебе страшно посмотреть вниз. Эй, быстроногий, что это входит и выходит из твоей ступни?

Как стрела могла с такого расстояния так обездвижить тебя? Как, без вмешательства зловредного бога?!

Ты вспоминаешь, как называется тот никчемный хеттский металл, который Менелай сдуру купил и предлагал всем подряд, не зная, как его обрабатывать.

Ты кричишь, глядя прямо на солнце, не отводя глаз: лучше ослепнуть, чем видеть то, что внизу.

Хетты опрокидывают мирмидонян.

Ты не способен бежать ни вперед, ни назад. Ты не способен сдвинуться с места.

Славный слуга, Автомедон, подгоняет колесницу, спрыгивает, чтобы помочь тебе забраться… Почему, почему кони рвут в сторону?!! Ну почему же?!

Стрела попадает в глаз лошади.

Еще стрела. Эта пробивает колено Автомедону: втыкается сзади, из колена у него торчит острие.

Но так же не бывает! Обычная человеческая стрела не может пронзить кость насквозь…

А ты, Парис? Почему ты не убил его?

Ты наблюдаешь, как хетты расправляются с остатками Ахиллеса. С того мига, как ты попал в него, от безжалостного победителя осталось немного. Куда все делось?

Ты посылаешь четвертую стрелу в небо. Она упадет в гущу битвы, там начинается схватка за тела. Ты расслабляешь тетиву. Елена будет признаваться в любви к тебе этой ночью. Луна будет дрожать от ветра. Ветер сегодня с моря.

С погребальным костром они, правда, вряд ли успеют.

Число 13 почему-то считается несчастливым. Странно! Ведь думают об этом люди. Людям число 13 ничего не может сделать — для них оно такое же, как любое другое.

Число 13 опасно лишь одному роду существ — так называемым богам. Оно нарушает хрупкий баланс высших сил.

Тринадцатый — это новое имя пантеона. Полноправных бессмертных в пантеоне обычно 12. И вот является кто-то, кому дорога в пантеон очевидно открыта, он еще никого не потеснил, но Зевс умеет предвидеть, у него чудесно развита интуиция, и не хуже она развита у верховного отца любого пантеона, не только олимпийского.

Тринадцатый уже здесь, наступает на пятки, порой сам того не осознавая. И для двенадцати остальных он опасен. Потому что пройдет отпущенный срок, и тринадцатым станет кто-то из них, выброшенным из круга на задворки. Нет, это еще не потеря бессмертия, но первый шаг прочь, от эйфории к озабоченности.

Боги не любят число 13.

Но еще неприятнее для богов число 666…

А смертным должно быть все равно. Смертных намного, намного больше.

Парис не видел Кассандру со вчерашнего утра. Ему было интересно, что она скажет. Он не гордился вчерашним, хотя выстрел в пятку был неплох. Но ему хотелось услышать, что она скажет. Потому что слова ее были непредсказуемы.

Дурной народ, вопреки мудрецам-аэдам, потом сделает пяту Ахиллеса поговоркой, символом слабости сильного, неуязвимого, непобедимого… Глупый народ, опять все перепутал! Это же символ точности.

Парис подавил желание пойти к Кассандре. Она посоветует ему принести очистительную жертву Афродите и благодарственную Аполлону. Если не посоветует, то он сам признается, что таково его намерение, и сам спросит совета.

Пусть лучше Кассандра не знает, что он собрался в рощу Афродиты. Слова ее непредсказуемы. А посвященная богине роща за пределами городской стены.