Моя жизнь. Южный полюс - Руаль Амундсен

На смену вальсу пришел лихой американский кэк-уок и тотчас на сцене очень кстати появился негр во фраке с цилиндром и в огромных деревянных башмаках. Как ни черен он был, мы сразу узнали помощника начальника. Одного его вида было достаточно, чтобы все громко расхохотались, а когда он принялся отплясывать джигу, восторгу не было предела. Очень уж это выходило потешно. Хорошо было отвести душу именно в эти дни, когда наше плавание превратилось в подлинное испытание. Может быть, мы требовали чересчур многого, но юго-восточный пассат, которого мы ждали каждый день, где-то замешкался; когда же он наконец соизволил явиться, то вел себя совершенно не так, как подобает ветру, который слывет самым постоянным в мире. Мало того, что ветер для нас был слишком слабым, он еще позволял себе всякие отклонения, перескакивал с румба на румб между югом и востоком, чаще всего склоняясь к югу. И так как мы все время вынуждены были идти бейдевинд на запад, то пересекали гораздо больше меридианов, чем параллелей.

Мы быстро приближались к северо-восточной оконечности южноамериканского материка – мысу Сан-Роки. К счастью, нам удалось избежать тесного соприкосновения с этим полуостровом, сильно выдающимся в Атлантический океан. Наконец ветер установился, но он оставался таким слабым, что все время приходилось пользоваться дизелем. Судно медленно, но верно шло на юг. Температура опять начала приближаться к значениям, более или менее устраивающим северянина. Можно было снять не очень удобный, низко висящий тент. Мы облегченно вздохнули: теперь везде можно ходить, не нагибаясь.

Шестнадцатого октября полуденная обсервация показала, что мы находимся поблизости от острова Южный Тринидад – одного из редких оазисов в водной пустыне южной Атлантики. Собирались подойти к острову, может быть, даже попробовать высадиться на берег, но, к сожалению, пришлось остановить дизель, чтобы очистить запальные шары, и это нас задержало. В сумерки мы заметили очертания земли; это позволило нам хотя бы проверить хронометры.

Южнее 30-й параллели юго-восточный пассат почти прекратился. А мы и не горевали по поводу разлуки с ним, уж очень он был ненадежный до самой последней минуты, к тому же «Фрам» не создан для хода бейдевинд. В тех широтах, где мы теперь находились, можно было рассчитывать на добрый ветер. Он нам был просто необходим. Мы прошли 6 тысяч миль, но оставалось пройти еще 10 тысяч, а дни летели поразительно быстро. Конец октября принес нам желанную перемену. Со свежим северным ветром мы довольно быстро шли на юг и до начала ноября достигли уже 40-й параллели. Мы вошли в воды, где можно было твердо надеяться на попутный ветер нужной силы. Отныне путь наш лежал на восток вдоль так называемого южного пояса западных ветров. Этот пояс огибает весь земной шар между 40-й и 50-й параллелями, для него характерны постоянные западные ветры, обычно очень сильные.

Все наши надежды мы возлагали на эти ветры: если они нам изменят, нам придется туго. Но не успели мы войти в их владения, как они, что называется, навалились на нас. Нельзя сказать, чтобы они обращались с нами бережно, зато мы стремительно шли на восток, что и требовалось. Намеченный заход на остров Гоф пришлось отменить, сильная волна отбила у нас желание приблизиться к маленькой, тесной гавани.

То, что было потеряно в октябре, мы с лихвой наверстали теперь. Мы рассчитывали подойти к мысу Доброй Надежды через два месяца после ухода с Мадейры, так и вышло. Проходя меридиан мыса Доброй Надежды, мы впервые попали в настоящую бурю. Поднялась высоченная волна, и тут мы узнали по-настоящему, на что способно наше замечательное суденышко. Любой из этих могучих валов мог бы мгновенно опустошить всю нашу палубу, но «Фрам» этого не допускал. Всякий раз, когда волна настигала судно и казалось, она сейчас обрушится на низкую корму, «Фрам» элегантно взмывал вверх, а гребень вала смиренно нырял под него. Даже альбатрос не мог бы лучше перевалить через волну. Известно, что «Фрам» рассчитан на льды, это верно, но верно и то, что, когда Колин Арчер создал свой знаменитый шедевр, его полярное судно стало одновременно и образцом судна с редкостными мореходными качествами.

Увертываясь от волн, «Фрам» поневоле кренился; мы это испытали на себе. Все время, пока мы шли в поясе западных ветров, не прекращалась качка, но со временем мы свыклись и с этим неудобством. Неприятно, но еще неприятнее было ходить по залитой водой палубе. Пожалуй, хуже всего доставалось тем, кто работал в камбузе. Несладко быть коком, когда неделю за неделей нельзя поставить в стол кофейной чашки без того, чтобы она тотчас же не исполнила бы сальто-мортале. Нужны терпение и воля, чтобы не пасть духом, но Линдстрём и Ульсен, которые готовили нам пищу в этих тяжелых условиях, умели все воспринимать с юмором. Молодцы.

Что до собак, то их крепкий ветер не беспокоил, было бы только сухо. Дождя они не любят, вообще сырость для полярной собаки хуже всего. Они отказывались ложиться на мокрую палубу, могли часами стоять неподвижно, пытаясь вздремнуть в таком неудобном положении. Да какой уж тут сон. Зато они могли отсыпаться круглые сутки, когда наступала хорошая погода. У мыса Доброй Надежды мы потеряли двух собак. Они вылетели за борт темной ночью, когда была очень сильная качка. На ахтердеке у нас был с левого борта ящик, в котором уголь лежал вровень с фальшбортом. Очевидно, псы упражнялись здесь и потеряли равновесие. Мы позаботились о том, чтобы такие вещи больше не повторились.

К счастью для наших собак, погода в полосе западных ветров часто менялась. С одной стороны, было немало бессонных ночей с дождем, слякотью и градом, но, с другой стороны, и солнце частенько проглядывало, поднимая настроение. Ветер здесь чаще всего циклонический, переходит вдруг с одного румба на другой, а такие скачки всегда влекут за собой перемену погоды. Падение барометра – верный признак, что будет норд-вест. Он почти всегда сопровождается осадками и продолжает крепнуть, пока не перестает падать барометр. После этого либо наступает пауза, либо сразу начинает дуть зюйд-вест нарастающей силы, причем барометр быстро поднимается. Как правило, при этом наступает прояснение.

При сильном ветре с кормы «Фрамом» было трудно управлять, он чуть что рыскал, и часто двоим еле-еле удавалось справляться с рулем. Однажды нас развернуло к ветру, и паруса обстенило, но наш опытный механик выручил нас, успев в невероятно короткий срок пустить машину на полный вперед, после чего судно снова подчинилось рулю.

Одна из причин, почему плавание в этих водах сопряжено с известным риском, – возможность столкнуться с айсбергом ночью или в туман. Дело в том, что эти зловещие странники в своих скитаниях забираются иногда довольно далеко на север от 50°. Понятно, вероятность столкновения незначительна, и ее можно свести к минимуму, если соблюдать надлежащую осторожность. Внимательный, опытный впередсмотрящий и в темноте всегда заметит отблеск льда на достаточно далеком расстоянии. Как только возникла угроза встреч с айсбергами, мы стали по ночам через каждые два часа измерять температуру воды.

Так как остров Кергелен лежал примерно на нашем курсе, по ряду причин было решено сделать там остановку и посетить норвежскую китобойную базу. За последнее время многие собаки начали худеть, вероятно, из-за недостатка жиров в пище. Мы рассчитывали, что на Кергелене сможем получить сколько угодно жира. Воды нам при бережном расходовании должно было хватить, и все же не мешало наполнить цистерны. Кроме того, я надеялся, что смогу нанять там еще трех-четырех человек. После того как нас высадят на Ледяном барьере, останется всего десять человек, а этого маловато, чтобы вывести «Фрам» изо льдов и провести мимо мыса Горн до Буэнос-Айреса.