Расслабься, крошка! - Георгий Ланской

— Где его хоронить будут? — спросил Егор.

— На Троекуровском. Как выдающегося деятеля культуры.

— М-да, — протянул Егор. — Выдающегося… Соседи точно в гробу перевернутся.

Народу на кладбище было много, и Егор, медленно двигаясь в длинной очереди к гробу Адамяна, изрядно замерз в своем тонком фасонистом пальто. Руки, удерживающие букет из белых хризантем, от холода уже не сгибались, и, воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, Егор сунул букет под мышку, а руки — в карманы. Стало ненамного теплее. Постукивая ботинками друг о друга, Егор медленно продвигался, уставившись в спину идущего впереди.

— Делать нам было нечего, потащились в такой холод, — пробурчал рядом Боталов вполголоса и с неудовольствием посмотрел на непокрытую голову сына, припорошенную снежком.

— Еще заболеешь.

— Пап, отстань, я не маленький уже, — ответил Егор.

— Не маленький, а дурак.

Егор хотел было ответить, но сдержался.

Они уже входили в храм, где стоял гроб с телом Адамяна. Боталов задрал голову и небрежно перекрестился. Егор неумело повторил его движение.

Позади маячил охранник, изображавший шофера, хотя с такими плечами он мог водить разве что самосвал. Охранник тащил венок и профессионально сканировал окрестности.

В храме было тесно и душно.

Люди со свечками в руках толпились у стен. Большинство нацепили темные очки, словно скрывая слезы. Егор оглядел всех с внезапным раздражением.

«Посмотрите-ка на них, — думал он. — Человек умер, пусть плохой, пусть даже сволочь первостатейная, убийца и садист, а они явились с постными лицами, в нарядах из последних коллекций. Для них что похороны, что свадьба — один черт. Светский раут, только музыка грустная да наряды темного цвета».

Лица присутствующих сохраняли выдержанно-грустное выражение.

«Куда идем сегодня? На премьеру в Мариинку, прием Гарика Шанте или похороны Ашота Адамяна?»

«Куда угодно, лишь бы вокруг были все свои».

На похоронах Адамяна были все свои.

Своих здесь было даже чересчур много…

Выпрямившись, как шпала, у стеночки стояла балерина Клочкова в черной норковой накидке и меховой шапке-папахе с длинным пером, пряча озябшие руки в муфточку. Ее поддерживал самопровозглашенный бриллиантовый голос страны, который, казалось, подсчитывал, сколько букетов положили к ногам усопшего. О нездоровой страсти бриллиантового голоса к флоре знали все. На концертах он частенько сбегал в зал, собирая букеты от своих и чужих фанатов. «Бриллиантовый» был облачен в строгий черный костюм, на лацканах которого почему-то переливались стразы. Рядом с Клочковой он смотрелся вполне гармонично, но впечатления убитого горем не производил.

Остальная публика была под стать. Черные костюмы, черные платья. Нитки жемчуга на шеях дам и на всех — темные очки, по моде американских гангстеров, совершенно неуместные в полумраке храма. Истинно скорбящих было немного: вдова Ашота, его заплаканная дочь и, кажется, внучка, еще — до ужаса похожий на Адамяна сын, пузатый, с намечавшейся лысиной и гротескно большим носом. Кучка взъерошенных родственников столпилась вокруг сухонькой седой женщины, беспрерывно вытиравшей платком мокрые глаза. Поодаль стояла группка артистов, которым Адамян покровительствовал. Среди них Егор увидел Марину в дурацкой черной шляпе, совершенно не подходившей к тесному черному костюму. Выглядела Марина растерянной и напуганной, без конца озиралась по сторонам, а увидев Егора, вздрогнула и жалко улыбнулась.

Ему показалось, что Марина сейчас, забыв о приличиях, бросится к нему, чтобы он срочно взял ее под крыло. Теперь, когда покровитель и продюсер умер, рассчитывать Марине было не на что.

Кивнув Марине, Егор подошел к гробу.

Мертвый Адамян выглядел совсем иначе, чем живой.

Его лицо напоминало слегка сдувшуюся резиновую маску, жалкую и неживую. От жара свечей и тепла человеческих тел заморозка медленно отходила. По желтой восковой щеке покойника текла одинокая струйка воды, отчего казалось, что Адамян плачет там, за зашитыми выпуклыми веками.

Все время, пока шел к гробу, Егор думал, что почувствует, когда увидит своего врага.

Не выльется ли прощание в очередной срыв?

Однако он просто положил цветы и несколько секунд смотрел на покойника. Рядом топтался Боталов, шумно вздыхал и все поправлял уложенные к гробу венки.

Отойдя, Егор подождал отца.

— На службу останешься? — спросил Боталов.

— Нет. Это, на мой взгляд, уже перебор.

— Ты как?

— Нормально. Пройдусь только. Душно тут, голова заболела.

— Ну иди, — согласился Боталов и незаметным кивком отправил за сыном безликого плечистого мужчину.

На улице Егор отошел подальше от дверей, проигнорировав попытки телевизионщиков взять у него комментарий, и нерешительно потоптался на месте. Несколько человек тоже вышли из храма и бесстыдно закурили прямо на его крыльце.

Егор поморщился и пошел прочь, куда глаза глядели.

Узенькая тропинка между могилами показалась ему смутно знакомой. Егор автоматически передвигал ноги, не понимая, куда идет и зачем, пока вдруг не вспомнил: здесь, на этом кладбище похоронен Антон, и он идет к его могиле.

Охранник, незаметно следовавший за ним, остановился, увидев, что Егор замер, а потом, нервно махнув рукой, снова пошел прямо. Зачерпнув тонкими туфлями снег, охранник зло выругался про себя.

У могилы Антона суетилась закутанная в длинный пуховик женщина. Она сметала снег с камня автомобильной щеточкой, а потом нежно терла рукой в шерстяной перчатке по закованной в мрамор фотографии, словно гладила.

— Здравствуй, Маша, — тихо сказал Егор.

Актриса Мария Голубева вздрогнула и обернулась, схватившись за сердце:

— Господи, как же можно так подкрадываться! До смерти перепугал!

— Я не подкрадывался, прости, так вышло, — сконфузился Егор.

— Да я поняла уже. Чего ты тут?

— Адамяна хороним. Знала его?

Мария прищурилась и посмотрела на тускло отсвечивающую вдалеке маковку храма:

— Ну… так, слышала. Лично не общалась. Царствие ему небесное.

— Да уж, — нахмурился Егор. — То есть, того… Небесное.

Мария повернулась к надгробию и смела налетевшие снежинки. Из притуленной к оградке сумки торчали красные гвоздики. Мария вынула их и положила на могилу.

На фоне белого снега лепестки гвоздик напоминали капли крови…

— А я вот к Антоше пришла, — грустно сказала она. — Как-то не по-людски, что он лежит тут один-одинешенек. Родные далеко, не наездятся сюда. Вот и выходит, что ближе меня у него никого нет. Муж все ж таки, хоть и бывший. Я, знаешь, часто прихожу к нему. Разговариваю, новости рассказываю, ругаю даже. Что ж ты, говорю, паразит, таким молодым ушел, да еще так нелепо? Ведь жить бы да жить еще. — Егор промолчал, вынул из кармана сигареты, но, поглядев на фото когда-то лучшего друга, повертел пачку в руках и сунул обратно в карман.