Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

— Слушаюсь.

— А сам он что? Едет назад?

— Да, возвращается.

— Понятно… — правитель вдруг нахмурился и потёр подбородок. — Запоминай. Ящера за то, что победил, — наградить. А за то, что не добил и не догнал, отошёл без приказа, − наказать. Как предпочитаешь, друг ситцевый? Одно другое кроет, или получит твой мясник и медаль, и кнут?

— Лучше в ноль, — ответил Генерал, не моргнув. За своих подчинённых он стоял горой. — Не надо ему медалей. Но и прогонять через строй вроде не за что.

Он знал, что Ящер бы такое не простил. Даже Виктору. Уж очень гордый. Не похож на других людей, которые Уполномоченному служат. На коленях ползать не привык. Жаль, что сам повелитель этого не понимает. Его уверенность в том, что любой будет перед ним стелиться по умолчанию, была его слабостью. А значит, слабостью их общего дела.

— Правильно, — усмехнулся Виктор и похлопал его по плечу. — А то как-то не по-людски, сначала расстрелять, а потом награждать. А этот Ящер… он и правда урод?

— Он сам с севера, из-под Воркуты. Из народа сидячих. Там у них нравы своеобразные. Про них говорят, что они сидят, даже когда стоят.

— Не слышал о таком народце.

— Их мало… Витя. Но тысячи три наберётся. Они, судя по всему, раньше зэками были. То ли с эшелона, то ли с корабля, то ли с зоны. Женщин у них нет. Но они не вымирают, потому что принимают всех, кто согласен по-ихнему жить. Городок у них был чисто мужской. У них своя мифология, как у каких-нибудь папуасов. Они вроде в Христа верят, но считают, что Понятия были до него. Кант бы поспорил, но Платон бы согласился. Хе-хе. Этнографу там было бы раздолье. Мутантов тоже немало. Ещё они себе спину расписывают письменами, как картину. Но это не для красоты, отображение жизненного пути, достижений. Урод ли он? Я так скажу — «У него было трудное детство». Но он такой же крутой, как самые крутые из нохчи. Когда мы сидячих нашли, им платили дань все окрестные деревни… За защиту. А из тех, кто пытался не платить… Ящер делал фонарики. Поднимал за плечи и просто сажал на арматуру, протыкая насквозь. Остальные его кореша чуть послабже, но тоже суровые. Ножи у них хорошие, сами куют и точат как бритвы. Говорят, когда деревню наказывают, только женщин оставляют. Когда им достаются бабы… ну, пользуются. Но к себе не берут, оставляют, где взяли. А дети мужского пола, как подрастут, обычно сами в колонию приходят. Потому что там сила. Заметь, те, кого они крышевали, — сами не тряпки, это северные рыбаки-поморы. Хотя недавно рыболовы, похоже, восстали, поэтому народ сидячих переселяется на юг. К нам.

— Ничего себе подарочек. Я даже не знал, что у нас есть воины из такой дали. Ничего, работу найдем. Возле Саратова поселим. Где эта Воркута?

— В бывшей Республике Коми.

— Это понятнее, да, — саркастически ответил повелитель. — А рожей он на человека похож?

— Под одеждой у него с кожей что-то, типа чешуя. А лицо нормальное. Почти.

— Вроде я говорил топить таких как котят.

— Я помню. Мне еще Мустафа-хаджи цитировал одного древнего философа: «Мы отводим на бойню свирепого быка, мы убиваем бешеную собаку, мы уничтожаем больное животное, чтобы оно не заразило стадо; детей же, которые рождаются слабыми и уродливыми, мы топим». Но этот уже большой, хрен утопишь. Выплывет.

— Ну да ладно, он полезный урод. Как и создания из моего цирка. Ещё пригодится нам на Юге у моря. Просто скажи ему, чтоб знал меру, и убивал только тех, на кого я покажу. А то и из него фонарик сделаем.

— Слушаюсь, — кивнул Генерал.

Хотя он предпочёл бы, чтобы Ящер не приезжал с востока, чтобы сдох там. Сидячие были полезны для ловли нежелательных элементов, как каратели, да и противовесом против людей с Кавказа казались. Но внушали ему тревогу, мягко говоря.

— И ещё, светлейший. Опять поступили жалобы на охотников за головами в Саратовской земле. На «волонтёров». Участились случаи, когда они безобразничают. Снимают скальпы, режут руки и даже головы. Крестьяне жалуются. Они должны приводить пойманных живыми, а чаще привозят поперёк лошадиного крупа — дохлыми. Разве регулярных сил на заставах недостаточно?

— Это безголовые жалуются, да? Ты не офигел ли? Хочешь, в рядовые разжалую, и сам поедешь на восток границу сторожить? Или хуже. Молчишь? — Уполномоченный потрепал генерала по голове, как ребёнка. — Знаешь же, что шучу. А вот в один из разов могу и не пошутить, хе…

— Мне бояться нечего, Витёк, — у Петракова не дрогнул на лице ни один мускул. — Смерть меня и так к себе в телефон внесла. Если отправишь на плаху, буду и там славить имя великого человека нашей эпохи.

Несколько «умных телефонов» в Калачёвке имелись, они использовались как записные книжки.

— Самого великого. Всё, кончай придуриваться. Извини, друг. Никогда так не скажу. Но волонтёров не распущу. Наоборот, новых привлечём, таксу в патронах повысим. Они местные, знают ландшафт. А регуляры и опричники в пограничных землях мышей не ловят, путаются, в засады попадают. А то, что кому-то из неграждан волосы с башки срежут… фигня. Новые вырастут! На содержание этих башибузуков ввести новый налог. И точка. Сейчас придёт Шонхор, ты ему это изложишь. Что ещё?

— С недавних пор опричники Степана нашего вместе с духовными властями ловят не только преступников светских, но и нарушителей духовных. Гадалок, колдунов и тех, кто безбожие пропагандирует. Казнили недавно двух волхвов. Первого, мага, который брехал, что повелевает водой и вызывает дождь, бросили в реку с гирей. Он и не выплыл. А второго — атеиста, который рассказывал, что Бога на небе нет, что это опиум для народа, что когда летали в космос, мол, никого там не видали… сбросили с самой высокой крыши.

— И почему-то он, гад, не полетел в свой космос к спутникам, а упал на бренную землю, — Уполномоченный по-доброму засмеялся.

А Генерал понял, что завершать фразу, которую он уже заготовил, — о том, что надо бы помягче, что надо прекратить эту практику… не следует. Потому что правитель карать грешников любит, а атеистов считает хуже тараканов. Он не враг науке,