Сотканные из времени - Нонна Монро

по любви и строго по моему желанию. Виктор мог бесконечно угрожать тюрьмой и брюзжать ядом, в попытке заставить меня сблизиться с Эресом. Но я лучше запру себе собственными руками на Алькатрасе и до конца жизни пробуду на острове. У него нет ничего на меня, кроме жалких угроз. Так что свои идиотские идеи он может засунуть в зад Шарлоты.

Пальцы Нейта переплелись с моими. Он не выдал себя на бале, но зачем-то остался в зале. Вероятно, в его голове роились вопросы. Нейт имел право получить ответы. Но каждый ответ так или иначе был связан с моим детством. Обнажить для него душу, а не тело? Риторический вопрос.

Я ушла в себя, надеясь, что по приезде к Агате не расклеюсь окончательно. Этот вечер мог улучшиться за счет алкоголя, сигарет и молчания Тайлера. К слову о нем.

— Куда поехал Тайлер? — Хриплым голосом спросила я.

— Он уверен, что Джефф направился с кем-то из золотой пятерки на встречу.

— Почему пересадил меня к тебе?

— Потому что он любит тебя, — Нейт произнес это без упрека, но в глубине черных глазах плескалась другая эмоция, которую я не смогла распознать.

Я прислонилась головой к стеклу, чувствуя себя героини слезливой мелодрамы. Монотонная дорога убаюкивала.

Очнулась я лишь в комнате, которую не успела рассмотреть в прошлый раз и которую, вероятно, мне тогда подготовила Агата, но текила проголосовала в пользу ее спальни. На мне все еще было платье. Кто-то накинул вязанный плед и приглушил свет. Все еще сонная я прошлепала в ванную и обнаружила пижамный комплект и косметичку. Вероятно, Тайлер приехал, потому что в его машине лежали вещи.

Я не стала мыть волосы, лишь приняла душ и смыла косметику, что словно грязь ощущалась на лице. Спать больше не хотелось, в отличие от желание выпить что-нибудь крепкое. Но не успела я выйти из комнаты, как дверь распахнулась и вошел Нейт. Он сменил костюм на широкие серые штаны и футболку. В черных глазах плескалось умиротворение.

— Все легли спать, — сказал он, догадавшись, что я планировала спуститься.

— Я хочу выпить.

Нейт молча вышел из комнаты, а через несколько минут вернулся с бутылкой виски и двумя стаканами. Я бегло окинула взглядом комнату: светлые стены с цветочным принтом, двуспальная кровать на металлических белых ножках с балдахином. По обеим сторонам расположились вычурные желтые тумбы, пестря декором и искусственными цветами. Уютное кресло стояло возле двери, а рядом с ним небольшой шкаф, забитый книгами. Напротив кровати был камин, на котором висели рождественские сапоги и маленькие красные шарики. Точно, Рождество.

Нейт передал мне бокал с виски, следом наполнил свой и занял кресло. Первый глоток обжег горло. Он свинцовой тяжестью рухнул в пустой желудок. Комната качнулась. Я сделала второй, не сводя глаз с бокала Нейта. Он не пил. Лишь внимательно наблюдал за мной, прислонив пальцы к губам. Нас окутало теплом и тишиной. Но кто-то должен был заговорить.

— Почему они к тебе так относятся?

Слова вонзились в грудь, вспарывая и открывая вход к сердцу. Я опустошила бокал и протянула, чтобы Нейт наполнил его. Вероятно, его стоило посвятить в грязную историю моей жизни. Иначе, зачем мы здесь?

— Я расскажу. Но, клянусь Богом, Нейт. Испытай ко мне жалость, и это будет последний разговор.

Он молча кивнул. В глазах плескалось безудержное спокойствие, словно мы решили обсудить планы на завтрашний день. Такой расклад меня устраивал.

— Никто не знает, что Шарлота была беременна двойней. После диагноза эндометриоз — беременность казалась чудом и Божью милостью, но два малыша? Фантастика. Все врачи разводили руками и лишь осыпали поздравлениями. Но никто не предупредил, что беременность будет протекать сложно и с рисками. Мы родились на седьмом месяце. Либо я, либо брат пожелали поскорее увидеть свет. Спроси Шарлоту, и она ответит, что сумасшедшая Кэтрин устроила скандал в животе и полезла первой. — Я остановилась, набрала полную грудь воздуха. Пальцы невольно сжимали одеяло. — Меня достали первой. Здоровый малыш, весом 3,5 кг и ростом 53 см. И снова чудо, не иначе. Затем достали брата, который к тому моменту был мертвым. А ведь именно его ждали. Не меня. Потому что Андре Фокс должен был унаследовать империю Фоксов. Продолжить род. Укорениться на первом месте в списке Форбс. Виктор не выдержал, как и не выдержала Шарлота. Никто не радовался здоровому младенцу. Все горевали по погибшему.

— После родов Шарлоте вырезали матку. Она больше не могла иметь детей. И после этой новости, их отношения ухудшились. Потому что Виктор жаждал сына, мечтал о нем. Но судьба та еще сука. Мне не досталось и капли их любви или заботы. Я росла, окружённая вниманием нянь и персонала. А эти двое игнорировали мое существование. Правда вскрылась, когда мне исполнилось десять лет. Вот только уже в семь лет воспитывала ремнем и пощечинами. Она не церемонилась. До восемнадцати лет я выслушивала обвинения. Ведь кто же еще мог убить драгоценного сына, кроме как Кэтрин. Ненормальной Кэтрин, которая изо дня в день позорит родителей, не может усидеть на месте и крушит все на своем пути.

Казалось, Нейт не дышал. Мои же легкие горели, а в глазах защипало. Я не собиралась плакать. Не хотела позволять Шарлоте испортить еще один день.

— Но как младенец может убить? Человек, который в первый раз вдохнул, в первый раз увидел свет и мир? И назови меня идиоткой, но эти двое действительно винят меня в его смерти. Знаешь, о чем я жалею? Что не сбежала от этих ублюдков раньше. Что чертов закон и мой возраст ограничивали в передвижениях.

— Во всей этой ситуации я рад, что ты не винишь себя.

— Потому что моей вины там в помине нет. И если Шарлота мечтала услышать мои сожаления, что в тот день лучше умерла бы я, то пусть сейчас ложится в могилу. Потому что я никогда этого не скажу. И именно по этой причине, она лишила меня банального праздника. Я отмечала своё день рождение лишь дважды и уже вне стен особняка Фоксов. Эти двое ровно в полночь уезжали и возвращались лишь на следующий день. Я не знаю, что такое задувать свечи или распаковывать подарки. Какого встречать гостей и надевать дурацкий колпак. Шарлота и Виктор лишили меня всего.

Желваки Нейта напряглись. Я не знала, что именно он испытывал, но была благодарна, что в глазах не отражалось сожаление.

— В день моего восемнадцатилетия Тайлер устроил пожар возле дома, чтобы весь персонал отвлекся и тушил огонь. Я обчистила сейф отца и сбежала, спустившись с третьего этажа. Мы сбежали на Гавайи. И там я развалилась. Не могла есть, пить и поверить,