Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - Дипа Анаппара

Небо висело низко, отрезая у школы крышу. Она вышла с площадки на улицу. Пустые обертки и миски из фольги шуршали и ярко поблескивали на земле. Улица была пустынна. Продавцы переместили свои тележки туда, где были клиенты. Она почувствовала себя такой одинокой, что это ее испугало – не из-за злых джиннов, что не давали покоя ее брату, и не из-за мужчин, что сделали слишком много глотков деси дару и пытались ущипнуть каждую проходящую мимо женщину за задницу. Кто она, если не атлет?

Она раздумывала, разрешат ли ей родители вернуться к тренировкам, когда похищения кончатся. «Джая нужно научить математике», – представила она слова отца. «Воду нужно приносить каждый вечер», – добавила бы мать. Как будто она существовала исключительно для того, чтобы заботиться о брате и доме. А потом ей придется точно так же заботиться о муже, и ее руки пропахнут коровьим навозом. Ее собственные мечты не имели значения. Казалось, никто не хотел замечать амбиции, которые бурлили у нее внутри; никто не предполагал, что она кем-то станет.

Когда она добралась до Призрачного Базара, то на мгновение остановилась, чтобы поправить и затянуть хвостик. На заплеванных пааном стенах вокруг нее были расклеены объявления о компьютерных классах, банковских и страховых экзаменах, частных уроках и призывы политиков на голосование. Она горела от похабных взглядов мужчин, продающих морковь, редис и перец. Она хотела бы быть мальчиком, потому что мальчики могли сидеть на дренажных трубах, курить биди, и никто не думал их останавливать.

Она зашла в магазин тканей, и девушка-продавщица подозрительно посмотрела на нее, когда она принялась разглядывать товары. Руну попросила девушку достать с полки за прилавком ткань для кофты цвета морской волны (она достаточно часто видела море по телевизору). Продавщица заколебалась, ее глаза спрашивали, зачем кому-то в такой дрянной форме может понадобиться этот блестящий материал. Руну начала придумывать историю о свадьбе, которую должна посетить, одновременно представляя тренировку своей команды и скучая по вкусу пыли во рту, и песку в глазах, и стуку сердца. Картины бега перемешались с историей про выдуманную свадьбу, так что продавщица спросила: «Невеста сбежала? А как же свадьба?»

Должно быть, она случайно произнесла что-то вслух, словно разговаривая во сне. Смущенная Руну ощутила материал кофты у себя между пальцами и сказала: «Не то».

Она повернулась на пятках и побежала прочь из магазина и с базара, пока не добралась до шоссе. Ее плечи и школьная сумка задевали незнакомых мужчин и женщин. Затем она столкнулась с малышом, который повалился на землю и завопил, хотя был невредим. Его мать замахнулась на Руну сумкой, но промазала на миллиметр. Волна ярости толкала Руну вперед. Но куда она бежала? Кто знает, кому какое дело, ей – никакого.

Она шла по шоссе, чувствуя запах кукурузных початков, которые торговцы жарили на углях, наблюдая, как продавцы бхелпури ставят почти опустевшие корзины себе на головы и складывают плетеные подставки – их трудный рабочий день наконец-то заканчивался. Каменные плиты на тротуаре тряслись от каждого шага. Люди шипели на нее за то, что она мешалась под ногами. Она двигалась без цели: они замечали это по ее походке. Они-то торопились готовить ужин, не опоздать на поезд Фиолетовой ветки, проверить домашнюю работу своих детей. Когда толпа на мгновение расступилась, она увидела молодого человека, что по-хозяйски стоял рядом со стальной коробкой на колесах, на которой было написано:

Он уставился на нее, словно она сумасшедшая, что, учитывая все обстоятельства, было вполне возможно. Машины двигались по шоссе в потоках света. Ее мать, должно быть, вернулась домой и уже вне себя от беспокойства. Руну слышала голос Джая, предлагающий всякие тупые идеи, как ее найти, подсмотренные в «Полицейском патруле». И родители, вероятно, послушают его. Джай не Руну. Джай не девчонка. Она перевернула ладони вверх и посмотрела на мозоли на пальцах – следы каждого ведра воды, которое она притащила, каждого баклажана, который нарезала, каждой рубашки, которую постирала. На ее руках остались черные полоски там, где пламя обжигало ее, когда она готовила. Это были линии жизни, что врезались ей в ладони, что запечатали ее судьбу.

Продавец воды нерешительно приблизился к ней. Мимо по шоссе проехал автобус, водитель держал руку на сигнале, и гудок был похож на бесконечный крик.

– Ты потерялась? – спросил продавец. – Что ты здесь делаешь?

– А вам какое дело? – спросила она, но только про себя. Она отвернулась и отошла от него, вспомнив, что именно поэтому начала бегать, и бегать быстро; она не хотела, чтобы люди спрашивали ее, почему она сморкается, почему ест гол гаппу или почему наблюдает, как дождь падает с неба. Ни одна часть ее жизни не принадлежала ей полностью, ни единого уголка в мире. Беговая дорожка была единственным местом, где она чувствовала себя в одиночестве, даже если за ней наблюдала сотня глаз; на дорожке была только она и звук ее обуви, ударяющейся о землю.

– Руну? – раздался голос, дрожащий от нерешительности. Правин выступил вперед, засунув руки в карманы. – Я слышал, что дети пропадают в этом самом месте, – сказал он. – Тебе нужно идти домой.

Она осмотрелась и поняла по электрическому трансформатору, огражденному металлическим забором, что оказалась в Шайтани Адде из рассказа Джая. Что-то привело ее сюда: гнев, печаль или эмоция, для которой она не могла подобрать имя.

– Руну, чало, – сказал Правин.

– Попробуй «Клерасил», – мягко прервала она. – Может быть, он поможет.

– У тебя всего три, – ответил он, и ей понадобилась целая минута, чтобы понять, о чем он.

– Три – это намного больше, чем минус сто, как у тебя, – сказала она. Она была удивлена и благодарна, что ее мозг подыскал ответную реплику.

Он посмотрел так, словно вот-вот расплачется, а затем ушел.

Шайтани Адда теперь была пуста. Пульс в висках Руну застучал быстрее. Даже если джиннов не существует, исчезновения происходили на самом деле. Она не хотела стать очередной цифрой, тотемом для «Хинду Самадж». У нее были мечты (все еще были). Через год или два она найдет способ сбежать, но сейчас ей придется примириться со спертым воздухом их однокомнатного дома.

Из темноты до нее донесся мужской голос:

– Что ты здесь делаешь?

– Ты знаешь, что говорят о девушках, которые ходят по улицам в такой час? – спросил женский.

Ни одно место в этой басти не может оставаться тихим надолго (ей стоило это знать).

как только смог впустит в басти немного утреннего света.

– Нужно было устроить дозор в твоей Шайтани Адде, – говорит он мне. – Когда дети начали пропадать. Было так глупо с нашей стороны даже этого не сделать.

Я молчу. Еще не прошло сорока восьми часов с тех пор, как пятнистый мальчик видел Руну-Диди; это случится сегодня вечером. У нас есть целый день, чтобы найти Диди.