Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Одним погожим днем Гефестион сказал Александру, что нашел лисью нору; лисица должна вот-вот ощениться. Старое дерево рядом с норой было вырвано с корнем во время бури, и под ним появилась глубокая впадина, откуда можно было вести наблюдения. Ближе к вечеру они отправились в лес, избегая тропинок, по которым ходили их друзья. Ни тот, ни другой этого не заметил или же не придал этому значения.

Мертвые корни поваленного дерева нависали над ямой как крыша, ее дно было покрыто толстым слоем прошлогодних пожухлых листьев. Через какое-то время отяжелевшая лисица выскользнула из лесной тени с маленькой куропаткой в зубах. Гефестион приподнял голову; Александр, лежавший с закрытыми глазами, услышал легкий шорох, но не разомкнул век. Лисица почуяла их дыхание и красной вспышкой пронеслась в свое логово.

Вскоре Аристотель высказал желание препарировать щенную самку-лисицу, но Александр и Гефестион пощадили хранительницу своей тайны. Лисица привыкла к ним и через какое-то время стала без страха выводить своих детенышей, позволяя им есть и играть перед норой. Гефестион любил этих зверушек, потому что они вызывали у Александра улыбку.

После любовных игр Александр надолго замолкал, погружаясь в какие-то свои темные бездны; если Гефестион окликал его, он не раздражался, но был слишком ласков, словно что-то скрывал.

Оба согласились в том, что все случившееся в их судьбах было предопределено еще до рождения. В Гефестионе, не слабея, жило невероятное ощущение чуда; его дни и ночи окутывало мерцающее облако. Только в определенные минуты на него падала резкая тень, но достаточно было указать на возящихся лисят, и запавшие отрешенные глаза оживлялись, светлели, и счастье возвращалось. Берега заводи и ручьев были окаймлены незабудками и ирисами, в залитых солнцем густых зарослях знаменитого шиповника Мьезы, хранимого нимфами, раскрывались, распространяя свой аромат, большие нежные цветки.

Юноши легко прочитали знаки, хорошо известные молодости, и выплатили ставки закладов. Философ, менее в этом опытный, а может быть, не умевший достойно проигрывать, с сомнением смотрел на двух красивых мальчиков, всегда бывших рядом, пока все сообщество гуляло или сидело в саду среди розовых кустов. Он не отваживался задавать вопросы: в его системе не было места для ответа на них. Оливы были усыпаны дивными бледно-зелеными цветочками, слабым сладковатым запахом которых воздух был пропитан повсюду. Ложная завязь упала с яблонь, стали видны крошечные зеленые плоды. Лисица увела детенышей в лес: для них пришло время учиться охоте, дающей им жизнь.

Гефестион также стал терпеливым и умелым охотником. Пока олень не пришел впервые сам на его манок, он не сомневался, что пылкая привязанность, прежде соединявшая их, уже содержала зародыш страсти. Теперь он обнаружил, что все не так просто.

Снова и снова он повторял себе, что не следует просить большего у богов, и без того щедрых. Он вспоминал, как в прошлом, подобно наследнику великого богатства, который счастлив одним сознанием своей избранности, смотрел он на обращенное к нему лицо: спутанные ветром волосы, свободно падающие на лоб, уже испещренный тонкими морщинками из-за напряженности взгляда, прекрасные глаза, твердый, но чувственный рот, восхитительная дуга золотых бровей. Гефестиону казалось, что он мог бы сидеть так вечно, не желая иного. Так казалось ему поначалу.

— Букефал застоялся, давай прокатимся.

— Он снова сбросил конюха?

— Нет, просто проучил. Я ведь предупреждал.

Лошадь смирилась постепенно с рутинными порядками конюшни и позволяла конюхам садиться на себя. Но, как только Букефал чувствовал уздечку с серебряными пряжками и бляхами, хомут с филигранью, чепрак с бахромой, он считал себя предназначенным для бога и гневно отвергал нечестивцев. Конюх до сих пор был прикован к постели.

Они ехали через буковую рощу, одетую красноватыми молодыми листьями, к горным лугам. Гефестион, задававший темп, не торопился, зная, что Александр ни за что не позволит вспотевшему Букефалу остановиться. У края леса они спешились и замерли, глядя на горы Халкидики за равниной и морем.

— Я нашел в Пелле книгу, — сказал Александр, — в прошлый раз, когда мы там были. Диалог Платона, который Аристотель нам никогда не показывал. Думаю, от зависти.

— Что за книга? — Улыбаясь, Гефестион проверил, хорошо ли держатся удила.

— Я выучил немного, послушай. «Чему же она должна их учить? Стыдиться постыдного и честолюбиво стремиться к прекрасному, без чего ни государство, ни отдельный человек не способны ни на какие великие и добрые дела. Я утверждаю, что, если влюбленный совершит какой-нибудь недостойный поступок или по трусости спустит обидчику, он меньше страдает, если уличит его в этом отец, приятель или еще кто-нибудь, — только не его любимец». И еще в одном месте: «И если бы возможно было образовать из влюбленных и их возлюбленных государство или, например, войско, они управляли бы им наилучшим образом, избегая всего постыдного и соревнуясь друг с другом; а сражаясь вместе, такие люди даже и в малом числе побеждали бы, как говорится, любого противника (…)».[27]

— Это прекрасно.

— Он был солдатом в молодости, как Сократ. Я допускаю, что Аристотель завидует. Афиняне никогда не составляли военный отряд из любовников, они предоставили это фиванцам. Никто еще не победил Священный Отряд, ты это знаешь?

— Пойдем в лес.

— Это еще не конец. Сократ закончил его мысль. Он сказал, что лучшая, величайшая любовь доступна только душе.

— Ну, — сказал Гефестион быстро, — всем известно, что он был самым безобразным человеком в Афинах.

— Прекрасный Алкивиад бросился к его ногам. Но он сказал, что любить душой — величайшая победа, как тройной венок на играх.

Пересиливая боль, Гефестион смотрел на горы Халкидики.

— Это было бы величайшей победой, — сказал он медленно, — для того, кто желал бы иного.

Зная, что безжалостный бог научил Александра искусно расставлять сети, он замолчал и повернулся к нему. Александр стоял, неотрывно глядя на облака, в одиночестве совещаясь со своим демоном.

Гефестион виновато коснулся его руки.

— Если ты это имеешь в виду, если ты действительно этого хочешь…

Александр поднял брови, улыбнулся и откинул со лба волосы.

— Я тебе кое-что скажу.

— Да?

— Если догонишь.

Он всегда бегал быстрее всех, отзвук его голоса еще бился в ушах Гефестиона, а сам он уже исчез. Гефестион пронесся среди светлых берез и тенистых лиственниц к каменистому откосу. Внизу лежал Александр неподвижно, с закрытыми глазами. Затаив дыхание, почти теряя рассудок, Гефестион спустился вниз, упал рядом с Александром на колени, ощупал его тело. Никаких повреждений, ни одного ушиба. Улыбаясь, Александр открыл глаза.

— Шшшшш! Ты спугнешь лисиц.