Александр. Божественное пламя - Мэри Рено

Он ничего не сказал Гефестиону.

Придя поздороваться к матери, он увидел: что-то случилось. Олимпиада подспудно бушевала, как закиданное валежником пламя, но не он оскорбил ее на этот раз. Она спрашивала себя, рассказывать ли о нанесенной обиде. Сын поцеловал ее, но ни о чем не спросил. Вчерашнего было достаточно.

Весь день его товарищи рассказывали друг другу о девушках, которые достанутся им завтра, — надо только суметь поймать их в горах. Александр отвечал на избитые шутки, но думал о своем. Задолго до рассвета женщины должны были уйти в святилище.

— Что мы будем делать завтра? — спросил Гефестион. — Я имею в виду, после жертвоприношений?

— Не знаю. Строить планы на Дионисии — дурная примета.

Тайком Гефестион испытующе взглянул на него. Нет, невозможно; он в дурном настроении с тех пор, как приехал сюда, и причин достаточно. Пока все не уляжется, его нельзя трогать.

Ужин подали рано, на следующий день всем предстояло встать с петухами. В канун Дионисий никто, даже в Македонии, не засиживался за вином.

Весенние сумерки сгустились постепенно, когда солнце исчезло за западными хребтами гор; в крепости были и такие темные закоулки, где лампы горели уже с полудня. Ужин в зале был скорее походным, но Филипп извлек пользу даже из этой умеренности, усадив рядом с собой Аристотеля — знак внимания, неуместный в иные дни: философ никуда не годился как собутыльник. Поев, большинство гостей отправились прямо в постель.

Александр никогда не любил ложиться рано; он решил повидать Феникса, часто читавшего допоздна. Старика поселили в западной башне.

Коридоры крепости были настоящим лабиринтом, но Александр с детства знал самые короткие пути. За прихожей, где хранилась запасная мебель для гостей, открывался пролет лесенки. Этот закоулок был неосвещен, но сюда проникал свет факела от наружной стены. Александру оставалось сделать только один шаг, когда он услышал какие-то звуки и уловил движение.

Безмолвно, неподвижно стоял он в тени. В полосе света девушка Горго, обращенная к нему лицом, извивалась и корчилась в руках мужчины, обхватившего ее сзади: одна тяжелая волосатая лапа стискивает бедра, другая — грудь. Сдавленные тихие всхлипы теснились в ее горле. Под цепкой темной рукой платье соскользнуло с плеча; на каменные плиты пола упало несколько увядших фиалок. Лицо мужчины, прижатое к уху девушки, на минуту показалось из-за ее головы. Это был его отец.

Крадучись, как разведчик в чужом лагере, Александр подался назад, вскрики Горго заглушили звук его шагов.

Через ближайшую дверь он выскочил в холодную, глухо шумящую водой ночь.

Наверху, в спальне стражи наследника, без сна лежал Гефестион, дожидаясь, пока появится Александр, и он хотя бы сможет пожелать другу доброй ночи. Во все остальные проведенные здесь вечера они поднимались наверх вместе, но сегодня никто не видел Александра со времени ужина. Начав разыскивать его, Гефестион всего лишь выставил бы себя на посмешище, поэтому он лежал в темноте, пристально глядя на полоску света под тяжелой старой дверью. Ни одна тень не упала на нее от торопливых шагов, никто не появлялся. Гефестион незаметно задремал; ему снилось, что он по-прежнему бодрствует.

В глухие ночные часы Александр поднялся к себе через потайной ход, чтобы сменить одежду. Лампа, масло в которой почти полностью выгорело, тускло поблескивала. От пронизывающего холода его пальцы почти перестали гнуться и не повиновались ему, когда он одевался. Александр выбрал кожаную тунику и сапоги, в которых обычно охотился. Согреется, карабкаясь по горам.

Он высунулся из окна. Повсюду в темноте между деревьями виднелись первые факелы, мерцающие и неверные, как звезды, в потоках ледяного горного воздуха.

Прошло много лет с тех пор, когда он пробирался за менадами в священную рощу. И ни разу за всю свою жизнь он не видел обрядов, совершаемых в горах. Да и сейчас у него не было никаких причин делать это, за исключением сознания жестокой необходимости. Он возвращался в прошлое, хотя это было нечестием. Ему больше некуда идти.

Он всегда был ловким, легконогим охотником и сердился, когда неуклюжие товарищи поднимали шум. Немногие мужчины встали в такую рань, их было хорошо слышно, они смеялись и переговаривались, имея достаточно времени, чтобы отыскать на горных склонах свою добычу — опьяненных, сжигаемых страстью менад, отбившихся от подруг. Александр проскользнул мимо них незамеченным и вскоре оставил ловцов далеко внизу, поднимаясь тропою, проложенной в баснословные времена. Давным-давно он тайно поднимался на следующий после Дионисий день к истоптанной поляне, где плясали менады, находя дорогу по следам, по оставшимся на терне клочкам одежды, по пятнам разлитого вина, листьям плюща, клочкам меха, каплям крови.

Мать никогда не узнает, он ничего не расскажет ей, даже по прошествии лет. Навеки окутанное тайной, это будет принадлежать только ему. Невидимый, он будет с ней, как сходящие к смертным боги. Он узнает о ней то, что неведомо ни одному мужчине.

Горный склон становился круче, тропинка петляла; он осторожно следовал за ее извивами, освещаемый бледной луной и первыми проблесками рассвета. Внизу в Эгии начинали кричать петухи, и этот звук, приглушенный расстоянием, казался ужасным вызовом, каким-то злым волшебством. На петляющей тропе вверху цепочка факелов извивалась, как могучий змей.

Рассвет поднимался от Азии, касаясь снежных вершин. Далеко впереди, в лесу, раздался предсмертный крик какого-то молодого животного, потом — вакхический вопль.

Отвесная скала была расколота поросшим лесом ущельем; ручей, стекая по узкому утесу, с журчанием разливался внизу. Тропа поворачивала налево, но Александр помнил это место и остановился в раздумье. Ущелье простиралось вплоть до Поляны Танца. Продираться сквозь дебри нелегко, но в зарослях его никто не заметит, и он сможет подобраться совсем близко. К жертвоприношению он не поспеет, зато увидит, как танцует мать.

Цепляясь за камни, он перешел вброд ледяной ручей. Сосновый лес был густым, не тронутым человеком; полусгнившие стволы мертвых деревьев лежали там, где повалило их время, ноги Александра утопали в черном прахе столетий. Наконец он увидел мерцание факелов, маленьких, как светляки, а подобравшись ближе — и чистое сияющее пламя разведенного на алтаре огня. Пение тоже походило на языки пламени: пронзительное, то опадающее, то взмывающее вверх; все новые и новые голоса загорались, словно лучины.

Открытый скат ущелья озарился первыми солнечными лучами. Здесь его опоясывала зеленая кайма взращенных солнцем деревьев и кустарников: мирт, и земляничное дерево, и ракитник. На четвереньках, тихо, как вышедший на охоту леопард, Александр пополз к святилищу.

Дальний край поляны был широким и чистым. Там и находилась Поляна Танца, потайной луг, невидимый снизу, открытый только богам да вершинам скал. Между рябинами росли мелкие желтые цветочки.

На алтаре курился жертвенный дым, и запах плоти сливался с ароматом смолы: женщины побросали в огонь свои факелы. Вниз ущелье уходило на сотню футов, в ширину же не превышало расстояния полета дротика. Он мог видеть их платья, покрытые росой и кровавыми пятнами, и сосновые шишки на тирсах. Даже издали они казались одержимыми богом.