Таинственный сад - Фрэнсис Элиза Ходгстон Бернетт

– Ну, что же, похож? – спросил граф.

– Я был очень маленьким, когда папа умер, и не могу хорошенько припомнить, как он выглядел, но не думаю, что вы на него похожи.

– И ты разочарован, я полагаю? – сказал дед.

– О нет, – учтиво ответил Цедрик. – Мне было бы, конечно, приятно, если бы вы походили на папу, но дедушку любишь и без этого. Вы, верно, сами знаете, что значит любить своих родственников.

Граф откинулся на спинку кресла. Он не мог бы сказать, что значит любить своих родственников. Значительнейшую часть своего досуга он только и делал, что ссорился с ними, выгонял из дому, ругал их на чем свет стоит и кончил, наконец, тем, что заслужил их общую ненависть.

– Всякий мальчик станет любить своего дедушку, – продолжал лорд Фаунтлерой, – особенно такого доброго, как вы…

Странный огонь блеснул в глазах старика.

– Как, я был добр к тебе?

– Еще бы! – радостно воскликнул Цедрик. – Я вам очень благодарен за Бриджет, за торговку яблоками и за Дика!..

– Бриджет! Дик! Торговка яблоками! – изумился граф.

– Да, те, для кого вы дали так много денег! Деньги, которые вы велели мистеру Хевишэму дать мне, когда они мне понадобятся.

– Ага, – протянул граф, – понимаю! Это те деньги, которые я дал Хевишэму на твои удовольствия! Ну, мне интересно услышать, что ты купил на них.

Старый граф сдвинул брови и зорко смотрел на мальчика. Его, видимо, интересовало узнать, как Цедрик употребил полученные деньги.

– О! – спохватился лорд Фаунтлерой. – Я забыл, что вы так далеко живете от Америки и, конечно, не знаете ни Бриджет, ни торговку яблоками, ни Дика. Видите ли, они мои друзья. Микель сильно захворал…

– А кто такой Микель? – спросил граф.

– Микель – это муж Бриджет. Они были в большом горе. Вы сами понимаете, что значит, когда муж болен и не может работать, и притом у них десять человек детей. Он очень хороший человек, и Бриджет так горевала, что всякий раз горько плакала, когда приходила к нам. Как раз в тот день, когда у нас был мистер Хевишэм, она сидела у нас на кухне, плакала и говорила, что их гонят с квартиры и что ей нечем накормить детей… Я сейчас же пошел к ней, а потом мистер Хевишэм позвал меня в комнату и сказал, что вы прислали для меня деньги. Я побежал поскорее в кухню и отдал их Бриджет, и все уладилось. И Бриджет от радости не верила своим глазам. Вот почему я так благодарен вам.

– Хорошо, – сказал на это граф глухим голосом. – Это одна вещь, которую ты сделал на те деньги. Что же еще?

Между тем Дугал, усевшийся подле кресла Цедрика, не раз оборачивался и внимательно посматривал на мальчика, точно интересуясь его словами. Дугал был очень серьезный пес, который слишком хорошо сознавал свое положение, чтобы быть легкомысленным. Лорд Доринкорт, прекрасно знавший характер собаки, со скрытым интересом наблюдал за ней, зная по опыту, что умное животное нелегко знакомится с людьми. Поэтому граф был несколько удивлен, видя, что собака смирно сидит подле мальчика, положившего на нее свою руку, и затем, с достоинством и пытливо посмотрев на него, осторожно положила ему на колени свою огромную львиную голову.

– Потом, потом мне нужно было устроить Дика, – продолжал рассказывать Цедрик, лаская нового друга своей маленькой рукой. – Я уверен, он очень понравился бы вам! Он такой честный и удивительно хорошо чистит сапоги.

– Как, и ты был знаком с ним? – спросил граф.

– Он мой старый приятель. Конечно, не такой, как мистер Гоббс, но все же я давно знаю его. Перед самым отходом парохода он сделал мне подарок.

С этими словами маленький лорд вынул из кармана аккуратно сложенный красный платок и развернул его с чувством большого удовольствия.

– Он подарил мне это, – сказал юный лорд. – Я всегда буду беречь этот платок. Его можно носить на шее или в кармане; Дик купил его на первые деньги, вырученные им после того, как я освободил его от Джека и подарил ему новые щетки. Мистеру Гоббсу я купил золотые часы и сделал на них надпись: «Вспоминайте обо мне, глядя на эти слова». А я буду всегда вспоминать Дика, глядя на этот платок.

Трудно описать впечатление, произведенное словами Цедрика на благородного лорда Доринкорта. Хорошо зная людей, он давно перестал чему-либо удивляться, но тут на него пахнуло чем-то совершенно незнакомым; он даже затаил дыхание, испытывая какое-то странное ощущение. Занятый только своей персоной, он никогда не интересовался детьми. Его собственные сыновья не интересовали его, когда были детьми, хотя иногда он смутно припоминал, что отец Цедрика был очень здоровым и красивым мальчиком. Граф был таким эгоистом, что лишил себя удовольствия видеть отсутствие эгоизма в других, и не знал, насколько нежны, привязчивы и доверчивы бывают маленькие дети, как невинны и непроизвольны их простые, благородные порывы. Каждый ребенок представлялся ему всегда каким-то отвратительным маленьким животным, навязчивым, эгоистичным и глупым, если его не держат в руках. Его старшие сыновья своим поведением заставляли гувернеров постоянно жаловаться на них; редкие жалобы на младшего сына он объяснял себе тем, что ему не придавали серьезного значения. Ему никогда не приходило в голову, что внук может ему понравиться, и если он послал за маленьким Цедриком, то только потому, что того требовала его гордость. Он не хотел, раз мальчику суждено в будущем занять его место, чтобы имя графов Доринкортов стало посмешищем, перейдя к невоспитанному и невежественному мужлану. Он был убежден, что мальчик вырастет неотесанным парнем, если получит воспитание в Америке. В сущности, он более чем равнодушно относился к внуку; его требования к нему не шли далее благообразной внешности и некоторой доли смышлености. Разочарованный в своих сыновьях и взбешенный женитьбой капитана Эрроля на американке, он не ждал от этого брака ничего хорошего. И когда лакей доложил ему о лорде Фаунтлерое, старый граф не решался взглянуть на мальчика, боясь, что подтвердятся худшие его опасения. И именно эти опасения заставили его приказать, чтобы маленький лорд был приведен к нему один, без провожатых. Его гордость слишком страдала бы от сознания, что посторонние видят его разочарование, если бы ему действительно пришлось такое разочарование испытать. Поэтому в тот момент, когда прелестный мальчик подошел к нему, обнимая бестрепетной рукой большую собаку, гордое, черствое сердце старого графа забилось от радостного удивления. Даже в минуты самых светлых надежд граф никогда не ожидал, что его внук окажется столь миловидным. Ему не верилось, что это правда, что это тот мальчик, которого он так боялся увидеть, ребенок женщины, которую он так не любил, такой красивый и славный! Он был потрясен этой неожиданностью.

Они начали разговаривать, и его удивление росло с каждой минутой. Прежде всего он так привык видеть вокруг себя только страх и замешательство, что ожидал встретить и во внуке лишь робость и застенчивость. Но Цедрик в сущности так же мало испугался графа, как и собаки. Он не был особенно храбр, а был лишь невинно-добродушен и просто не понимал, зачем ему бояться или чувствовать себя неловко. Граф сразу заметил, что мальчик отнесся к нему как к другу или товарищу, ни на минуту не сомневаясь в его расположении. Было совершенно очевидно при виде этого мальчугана, сидящего в большом кресле и по-приятельски болтающего, что ему и в голову не приходила мысль, чтобы этот широкоплечий, с проницательным взглядом старик мог быть нелюбезен с ним. Не менее очевидно было и то, что он по-своему старался понравиться и занимать своего дедушку. Помимо воли холодный и равнодушный аристократ почувствовал какое-то странное, неизведанное удовольствие от этой милой доверчивой болтовни. К тому же ему не было неприятно встретить хоть одно человеческое существо, которое не боялось его и не замечало дурных сторон его характера, которое смотрело на него ясным, открытым взором, – хотя бы это был всего только маленький мальчик в бархатной курточке.