Ниточка судьбы - Елена Гонцова

Правда, под конец прогулки Вере пришло в голову, что Рудик что-то очень тщательно силится от нее скрыть. Это убеждение окрепло еще и оттого, что Даутов принялся просто как-то истово и оголтело расхваливать ее талант — в чем она ни капельки не нуждалась, — а более всего незаурядный интеллект — что вообще было странно, так как эта тема прежде попросту не фигурировала.

Вера поглядывала на темную, эффектную фигуру, которая плавно, по-кошачьи двигалась рядом, одновременно и любуясь Рудольфом, и мысленно отодвигая его куда подальше.

— Я поняла, к чему ты клонишь, — строго сказала Стрешнева. — Завтра я отработаю за тебя, вне всякого сомнения и даже с радостью. Но учти, что ответная плата будет непомерно большой.

— А вот за этим не постоим, — развеселился Рудик. — Нам, татарам, все равно.

— А ты-то все же куда завтра навострился на длинных нерусских ногах? Можешь не отвечать, я ведь никак не посягаю на твою свободу. Ты свободен, как птица. Прощай, пожалуй. Поеду кошку свою рыбой кормить, книжку читать, да и к выступлению завтрашнему не грех подготовиться. Пожалуй, я все же заеду в деканат поутру.

— Зачем тебе в деканат? — Рудик спросил столь поспешно, что трудно было не заметить его странной обеспокоенности намерением Веры посетить родное учебное заведение.

— Да что такое, дорогой, почему бы мне не заглянуть туда. — Вера пристально посмотрела на приятеля.

— Концерт назначен на десять утра, тебе ведь разыграться нужно и выспаться, наконец. Я только о тебе забочусь, Рыжик!

— В таком случае, спокойной ночи, Черныш, уже действительно поздно.

— Послушай, — вдруг окликнул Веру Рудик. Она обернулась. — Что ты там говорила о талисмане, ты что, — он как-то нелепо хохотнул, — душу черту продала, как Паганини?

— Бай-бай, дорогой, не тревожься о том, что тебя не касается, а то с ума сойдешь.

Утро оказалось солнечным, умытым. Едва взглянув на косые лучи яркого солнца, проникавшие сквозь занавески и причудливыми пятнами ложившиеся на старенький, потертый ковер, Вера поняла, что проспала. Ни о каком визите в деканат, конечно, уже речи быть не могло, надо было срочно ехать на Каширскую — выполнять обещание, данное Рудольфу.

Музыкальная школа, куда Стрешнева немедленно направилась, располагалась в старинном особняке мрачноватого вида, обыкновенно расцвеченного только порханьем маленьких музыкантов, внутри и вне этого странного, но удивительного здания.

Сегодня, к изумлению Веры, великолепный монолит особняка пребывал в полном молчании. Детей точно вывез кто-то за мгновение до ее приезда. Стояла мертвенная тишина.

Одинокая молодая ворона прогуливалась около пустынного фонтана, поводя дымчатым клювом. Вера надавила на кнопку звонка, ожидая услышать его специфический звук, но ответом была та же странная тишина.

— Ах это вы, — услышала она через неопределенный промежуток времени совершенно с другой стороны.

За спиной стояла маленькая, хрупкая старушка, библиотекарь этой школы, Валентина Николаевна, в прошлом ее директор. — Но здесь никого нет… разве что кроме меня, хотя я, как говорится, в отпуску с того света…

— Милая Валентина Николаевна, — обрадовалась Вера. — Но в чем же дело?

— Пойдемте, пойдемте, друг мой, рада вас видеть. Но дела наши плохи, как вы уже знаете.

— Но я знать ничего не знаю…

— Сомневаюсь, — сухо произнесла Валентина Николаевна. — Вас-то кто послал? Небось они же?

— Да кто? — изумилась Вера.

— Наши новые доброхоты.

Все это библиотекарша произносила уже по дороге к своему кабинету на втором этаже, с трудом отперев не без помощи Веры тяжеленную дубовую дверь.

— Свет отключили за какие-то наши долги. Предлагают переселиться в другое помещение, более пригодное для наших детей, в бывший детский сад, а там ужасно, ужасно, такой, знаете, маленький желтый домик в два этажа, премерзкий.

— Почему же, Валентина Николаевна?

— Вам лучше знать, коли пришли. Этот особняк, как нам сообщили, — детище гениального Баженова, памятник архитектуры мирового значения, и какой-то нынешний деятель положил на него глаз. Мы-де разрушаем творение великого зодчего, начинающего входить в моду. Хочу вам сообщить, что я лично обращалась и в Министерство культуры, и в Общество охраны памятников, правда, после того как они сами нас предупредили, что нам должно отсюда убираться…

— И что же?

— Да кому нужна безумная старуха, прослужившая здесь, можно сказать, целый век? Мне посоветовали отстать, как некой приживалке. Говорили спокойно, но до крайности по-хамски. Звук, знаете ли…

— Я приехала сюда выступать перед детьми, — раздраженно ответила Вера под взглядом, исполненным рассеянного подозрения.

— В таком случае, вас обманули, — отвечала та. — И очень жестоко. Отключена энергия, ввиду опасности пожара, школа временно, а может, навсегда закрыта, администрация звонила в ваш деканат, предупреждали, что концерт отменен.

— Но мне вчера сказали, что концерт должен состояться.

— Вас или обманули, или вы меня обманываете…

Пререкаться с древней старушкой у Веры не было сил. Все как-то сразу приобрело зловещий смысл.

«Опять я пугаю себя. Так же сойти с ума недолго. Обыкновенная русская неразбериха. В первый раз, что ли, срываются эти концертики? Не в первый и не в последний».

Второпях простившись, Стрешнева решила немедленно ехать в деканат, чтобы все выяснить, но посмотрела на часы и поняла, что время разрешения загадки отодвигается. И что тайны никакой нет. А пытаться выяснять — вызвать недоумение. Меня же еще обвинят в том, что я слишком много внимания требую к собственной персоне.

«Что-то не так, — думала Вера. — Все как-то неправильно. За мной неотступно движется нечто чуждое».

Она мыслила обобщенно, но картина представилась настолько яркая, что Вера невольно оглянулась. В это время она входила в метро.

За ней, чуть ли не по пятам шли двое. Это были, несомненно, китайцы, почти двухметровые, с какими-то размытыми, безразлично-свирепыми лицами.

«В Москве хунхузы, — сказала она себе. — Это не к добру».

Повеяло хаосом, в котором она чувствовала себя как рыба в воде. Но сейчас ей было не до самолюбования по этому поводу. Стрешнева ощутила себя беспомощной и жалкой. Никого рядом не было и, как видно, не могло быть.

«Они могут толкнуть меня на эскалаторе, я полечу вниз и покалечусь. В своем новом наряде и с обширными планами на всю будущую жизнь».

«Китайцы торгуют мочалками на «Менделеевской», — успокаивала она себя, вцепившись в поручни. — Но то добренькие китайцы, предупредительные».

Вера вспомнила две страшные вещи: что в метро и общественном транспорте появилась особая разновидность карманных воров-гипнотизеров, но самое ужасное, думала она, что я-то сама на редкость внушаема. Допустим, что сейчас эти китайцы-гипнотизеры не успеют меня обворовать и впредь никогда я их не увижу, все равно кто-то другой будет из меня веревки вить. Это откровение поразило Веру.