Кенилворт - Вальтер Скотт

Лестер быстро шел дальше, забыв о любезностях, которые он до того так щедро расточал, и спеша пробиться через толпу придворных. Он остановился в маленькой гостиной, куда вошел на минуту, чтобы перевести дух в уединении, вдали от любопытных глаз.

«Что со мной творится, — сказал он себе, — если меня так терзают слова подлого проходимца, болвана с гусиными мозгами. Совесть, ты ищейка, чье рычание сразу заставляет нас встрепенуться, если мы заслышим слабый шорох крысы или мыши, равно как и поступь льва. Разве не могу я одним решительным ударом избавиться от этого гнетущего бесчестного положения? Что, если я брошусь к ногам Елизаветы и, сознавшись во всем, отдамся во власть ее милосердия?»

Он предавался этим мыслям, как вдруг отворилась дверь и вбежал Варни.

— Благодарение богу, милорд, что я вас разыскал! — воскликнул он.

— Благодарение дьяволу, ты его пособник, — ответил граф.

— Благодарите кого вам вздумается, милорд, — продолжал Варни, — но поспешите на берег. Королева уже в барке и спрашивает, где вы.

— Иди и скажи, что я внезапно заболел, — ответил Лестер. — Ей-богу, не в силах я больше все это выносить.

— Есть все основания сказать это, — с горечью ожесточения произнес Варни, — ибо ваше место, да, кстати, и мое — я ведь как ваш шталмейстер должен сопровождать вашу светлость — все это уже занято на королевской барке. Новый любимчик Уолтер Роли и наш старый знакомый Тресилиан были приглашены занять наши места, как только я кинулся разыскивать вас.

— Ты сам дьявол, Варни, — быстро произнес Лестер. — Но сейчас командуешь ты — я следую за тобой.

Варни ничего не ответил и пошел вперед из дворца к реке, а его господин как бы машинально следовал за ним. Вдруг, оглянувшись, Варни сказал тоном, звучащим довольно фамильярно, если не повелительно:

— Что такое, милорд? Ваш плащ висит на одном плече, подвязки распустились… Позвольте мне…

— Ты болван, Варни, и притом негодяй, — сказал Лестер, отталкивая его и отвергая помощь слуги. — Так будет лучше, сэр. Когда понадобится ваша помощь при одевании — ладно уж, а сейчас вы нам не требуетесь.

Сказав это, граф сразу принял повелительный вид, а с ним к нему вернулось и самообладание. Он привел свою одежду в еще более дикий беспорядок, прошел мимо Варни с видом властителя и хозяина и теперь уже сам пошел вперед к реке, а Варни поплелся сзади.

Барка королевы готовилась отчалить. Места, отведенные Лестеру на корме, а его шталмейстеру на носу, были уже заняты. Но при приближении Лестера произошла заминка, как будто гребцы предвидели, что в составе участников поездки могут произойти некоторые изменения. Пятна гнева, однако, вспыхнули на щеках королевы, когда холодным тоном, которым сильные мира сего пытаются скрыть внутреннее волнение в разговоре с теми, перед кем было бы унижением выказать его, она произнесла ледяные слова:

— Мы уже ждем, лорд Лестер!

— Ваше величество, всемилостивейшая государыня, — сказал Лестер, — вы, умеющая прощать столько слабостей, которых никогда не знало ваше собственное сердце, можете лучше всех сострадать душевному волнению, поразившему сейчас и голову и ноги. Я предстал перед вами как подозреваемый и обвиняемый подданный. Но ваша доброта пробила облака клеветы и вернула мне мою честь. Удивительно ли — хотя мне это весьма неприятно, — что мой шталмейстер нашел меня в таком состоянии, которое еле-еле позволило мне добрести за ним сюда, где один взгляд вашего величества (увы, гневный взгляд!) способен помочь мне так, как не сумел бы и сам Эскулап.

— Что такое? — быстро спросила Елизавета, глядят на Варни. — Милорд нездоров?

— Что-то вроде обморока, — пояснил находчивый? Варни, — как изволите видеть, ваше величество. Милорд так спешил, что я даже не успел помочь ему привести в порядок его платье.

— Ничего, ничего, — сказала Елизавета, пристально всматриваясь в благородные черты и осанку Лестера, который казался ей еще привлекательнее от урагана противоположных чувств, недавно бушевавших в нем. — Освободите милорду место. А ваше место, мистер Варни, уже занято. Вам придется перейти в другую лодку.

Варни поклонился и отошел в сторону.

— А вам тоже, юный рыцарь Плаща, — добавила она, взглянув на Роли, — вам тоже придется перейти в лодку наших фрейлин. А Тресилиан и так уж очень жестоко пострадал от женских капризов, не стоит мне огорчать его еще и отменой своих приказаний.

Лестер уселся в барке рядом с королевой. Роли встал, чтоб удалиться, а Тресилиан хотел было в порыве совершенно неуместной любезности уступить свое место приятелю. Но Роли, который уже чувствовал себя совершенно в родной стихии, бросил на него предостерегающий взгляд, и Тресилиан сразу понял, что такое пренебрежение королевской милостью может быть истолковано превратно. Он молча сел, а Роли низко поклонился и, с видом полной покорности судьбе, сделал движение, чтобы выйти из барки.

Один из придворных вельмож, любезнейший лорд Уиллоуби, уловил на лице королевы нечто, показавшееся ему сожалением о действительной или мнимой обиде, нанесенной Роли.

— Негоже нам, старикам царедворцам, — сказал он, — заслонять солнечный свет юным кавалерам. С разрешения ее величества, я лишу себя на час-другой того, что ее подданные ценят превыше всего, а именно присутствия ее величества, и буду грустно бродить при свете звезд, ненадолго расставшись с блистательными лучами Дианы. Я займу место в лодке фрейлин, даруя этому юному кавалеру час обещанного ему блаженства.

Полушутя-полусерьезно королева ответила:

— Если вы так стремитесь покинуть нас, милорд, нам остается только смириться с печальной неизбежностью. Но каким бы старым и опытным вы себя ни считали, мы не доверяем вам заботу о наших молоденьких фрейлинах. Ваш почтенный возраст, милорд (это было сказано с улыбкой), больше подходит к летам лорда-казначея, который следует за нами в третьей лодке, и его жизненный опыт может быть полезен даже лорду Уиллоуби.

Лорд Уиллоуби, скрыв досаду, тоже улыбнулся. Затем он засмеялся, смутился, отдал поклон и перешел в лодку лорда Берли. Лестер, который старался отвлечься от тяготивших его дум, наблюдая за всем, что происходит кругом, не преминул отметить себе этот эпизод. Но когда лодка отошла от берега, когда с соседней лодки раздались звуки музыки, когда с берега донеслись крики толпы и все это напомнило ему, в каком ужасном положении он находится, он огромным усилием воли оторвал свои мысли и чувства от всего на свете, кроме необходимости сохранить милость своей повелительницы. И он блеснул своим талантом очаровывать и пленять с такой силой, что королева, с одной стороны, увлеченная его красноречием, а с другой — тревожась за его здоровье, шутливо приказала ему наконец немного помолчать, боясь, как бы эти бурные порывы не слишком утомили его.

— Милорды, — объявила она, — издав на время указ о безмолвии нашего милого Лестера, мы призовем теперь вас на совет по вопросу об охоте. Сейчас, в минуты веселья и музыки, его обсуждать удобнее, чем во время серьезного рассмотрения наших дел. Кто из вас, милорды, — продолжала она с улыбкой, — знает что-нибудь о прошении Орсона Пиннита, как он сам себя именует, сторожа наших королевских медведей? Кто хочет замолвить за него слово?