Уцелевший - Маркус Латтрелл

В моем состоянии я, скорее всего, падения бы не пережил, но мне каким-то образом удалось пролететь всего лишь три метра. Потом я снова поднялся и опять начал нащупывать себе дорогу, стоя лицом к горе и судорожно хватаясь за все, что попадалось под руку. Потребовалась бы бензопила, чтобы отрезать меня от этой скалы. Я знал, что если упаду, то пролечу пару сотен метров и погибну от удара о землю. Это помогало сосредоточиться.

Я продолжал двигаться, в основном боком, хватался за камни, ветки и лианы – за что только можно было ухватиться. Время от времени из-под меня сыпались камни и ломались ветки, которые не выдерживали моего веса. Думаю, что шумел сильнее, чем армия талибов во время своих маневров. Я шел уже пару часов, и вдруг мне показалось, что сзади кто-то есть. Я говорю «показалось», потому что, когда действуешь в абсолютной темноте, не используя зрения вообще, все остальные чувства функционируют на пределе, особенно обоняние и слух. Не говоря уже о шестом чувстве, которое есть у козы, зебры и антилопы. Оно предупреждает травоядных животных о присутствии хищника.

Но я не был уязвимым. И уж точно не был травоядным. Но тогда я находился в самом центре среды обитания жутких хищников. Эти дикие головорезы и ублюдки были повсюду вокруг меня и, насколько я знал, приближались ко мне.

Я лег, прижался к камням и застыл, не двигаясь. Потом я снова услышал звук – отчетливый хруст сучка или ветки. По моим оценкам, он доносился сзади, с расстояния метров в двести. Мой слух был на пределе в этой невероятно тихой высокогорной местности. Я мог бы разобрать и пердеж козла за километр от меня.

И тут я услышал этот звук еще раз. Только не козла, а хруст ветки. Я был абсолютно уверен, что за мной кто-то идет. Черт! Луна еще не вышла, и я ничего не мог разглядеть. Но это не мог быть настоящий талиб. Они годами крали снаряжение у русских, а потом и у американцев. Вообще все, что у них было, они украли, кроме того, что купил для них бен Ладен. И в запасах у них определенно было несколько пар приборов ночного видения. В конце концов, русские были пионерами в оборудовании такого типа, и мы знали, что моджахеды многое украли у них, когда выгоняли Советскую армию из Афганистана.

Присутствие невидимого афганца для меня было очень плохой новостью и слабой поддержкой для остатков моей силы духа. Я думал, что меня преследовала целая группа убийц, способных меня видеть, хотя я их видеть не мог. Ну что ж, ситуация хреновая для любого солдата. Я решил двигаться дальше и надеяться, что по мне не откроют огонь. Когда доберусь до вершины, тогда и прищучу их. Как только увижу этих ублюдков. С первыми признаками зари я займу позицию под какими-нибудь кустами, где никто меня не сможет увидеть, и тогда разберусь со своими преследователями, как только они подойдут на расстояние выстрела. Однако я так хотел пить, что думал – умру прежде, чем наступит тот час.

Я испробовал уже все: ломал тонкие ветки и пытался высосать из них сок, обсасывал траву, когда находил ее, надеясь поймать несколько капель горной росы. Я даже пытался выжать свои носки, чтобы хоть вкус воды почувствовать. Нет ничего ужаснее смерти от жажды. Поверьте. Я это испытал.

Темнело все сильнее, но я начал различать звуки редких вертолетов над горами, обычно летающих довольно высоко. И когда я слышал этот звук рядом, то тут же включал свои огни и радиомаяк, пытаясь привлечь внимание, как мог – я все еще был ходячим сигналом тревоги. Но меня никто не слышал. Мне начинало казаться, что никто не верит, что я жив. И это была очень грустная мысль. Здесь вообще очень тяжело кого-либо найти, даже если на поиски в эти бесконечные горы отправить всю базу «Баграм». Но если к тому же все считают меня мертвым, это точно конец. Я испытывал чувство абсолютной безнадежности. Но хуже всего было то, что я ослаб, испытывал дикую боль и понял, наконец, что никогда не доберусь до вершины горы. Может быть, мне бы это и удалось, но левая нога, искалеченная взрывом той гранаты, не выдержала бы такого подъема. Я мог лишь продолжать бродить вправо-влево от горы, безуспешно бороться с отвесным уступом, спускаться, подниматься и надеяться, что у меня еще есть шанс. Я все еще истекал кровью и все еще не мог говорить. Но все прекрасно слышал. Я слышал своих преследователей, слышал, как они переговариваются между собой. Помню, еще подумал, что это очень странно, ведь обычно они движутся в абсолютной тишине. Помните пастухов? Я не слышал, как первый из них подошел, до тех пор, пока он не оказался всего в метре от меня. Они всегда передвигаются мягкой поступью, эти худые и маленькие люди без лишней ноши – даже без воды.

Когда афганцы путешествуют, они несут только свое оружие и патроны, больше ничего. Один парень несет воду на всех; второй – запасные патроны. Таким образом главные силы двигаются очень быстро, очень мягко. Они прирожденные охотники, могут найти след даже на самой сложной местности и выйти прямо на жертву.

Конечно, в том случае, если они преследуют одного из своих. Преследовать огромную стокилограммовую тушу, которая поскальзывается на каждом шагу, падает, ломает ветки и вызывает целые оползни из непрочной земли, как я – это, наверное, мечта афганских следопытов. Даже я понимал, что шансы оторваться от них приближались к нулю.

Может быть, эти переклички, которые я слышал, были ненастоящими командами. Может быть, это были взрывы сдержанного смеха над моими ужасными успехами в скалолазании. «Подождите, пока рассветет, – думал я, – наши шансы быстро станут равными». Это при условии, что они не застрелят меня первыми, еще в темноте.

Я продолжал огибать гору. Далеко внизу виднелся свет пары фонарей, и мне казалось, что я вижу мерцающее пламя огня. Должно быть, это был самый край долины, и теперь я хоть немного представлял, где находится ровная земля. На самом деле у меня было впечатление, что место, где я стоял, представляло собой плоскую поверхность, хотя это было не так. Я остановился на минутку, чтобы посмотреть вниз, в долину, в надежде приметить хоть какой-нибудь признак присутствия моих врагов, но я все еще не видел почти ничего, кроме фонарей и костра, и все это находилось внизу, в полутора километрах от меня.

Я еще раз собрал силы и шагнул вперед. За короткую долю секунды я понял, что шагнул в бездну. Просто упал с горы, и теперь летел по воздуху, а не катился по земле. Я упал на уступ с ужасающим стуком, от удара перехватило дыхание. Потом я покатился через поросль молодых деревьев, пытаясь зацепиться за что-нибудь и остановиться.

Но я двигался слишком быстро, еще и набирал скорость. Я беспомощно упал с очередного выступа скалы, который под конец выровнялся на несколько метров, и это позволило мне замедлить падение. Наконец я остановился на краю еще одной пропасти, которую скорее ощущал, чем видел. Я лежал, ловя ртом воздух, целых двадцать минут, до смерти испугавшись, что могу быть полностью парализован.

Но нет. Я мог стоять. И при мне все еще была винтовка, хотя стробоскоп где-то потерялся. Теперь предстояло вернуться туда, откуда я упал. Чем ниже расположение на этой горе, тем меньше у меня шансов на спасение. Надо идти вперед, так что пришлось снова подняться на ноги.

Я карабкался, поскальзывался и все равно полз еще два часа до тех пор, пока не вернулся примерно в ту точку, откуда сорвался. Теперь было около двух часов ночи, и я шел вверх уже довольно давно, может, шесть или семь часов. Боль становилась просто дьявольской, но я все еще чувствовал левую ногу, и это приносило небольшое облегчение.