Уцелевший - Маркус Латтрелл

Сначала я попал ему в грудь, потом выстрелил еще раз – на случай, если он еще мог дышать и попытался бы вскрикнуть. Афганец беззвучно упал вперед и присоединился к своим друзьям на дне каньона. Я опять остался один и все еще не раскрыл своей позиции.

Всего несколькими часами ранее мы с Майком Мерфи приняли военное решение, которое стоило трех жизней – жизней лучших «морских котиков», которых я когда-либо встречал. Лежа там, в своей расселине, окруженный со всех сторон враждебными воинами-талибами, я не мог позволить себе допустить еще одну ошибку. Каким-то образом, наверное, милостью Божией, мне удалось избежать последствий первой ошибки и добраться до того гранитного уступа, который должен быть назван в честь Майки, нашего благородного лидера. Битва за скалу Мерфи.

От каждого решения, которое я буду принимать дальше, будет зависеть моя жизнь. Мне нужно было пробиться к своим, и наплевать, сколько еще талибов придется убить, чтобы это сделать. Главное сейчас – больше не допускать ошибок. Я не мог упустить ни одного шанса.

Дальняя сторона каньона оставалась спокойной, пока солнце исчезало за высокими западными пиками Гиндукуша. Я решил, что талибы, вероятно, разделили войско на небольшие поисковые отряды в этой части гор и я только что избавился от половины из них. Где-то там, в мертвенной тишине сумерек, должно быть еще трое парней, ищущих одного выжившего американца из первоначального отряда из четырех человек, который нанес значительный урон их войску. Дружелюбный гул американских «Апачей» исчез. Меня никто не искал. Самой большой моей проблемой теперь была вода. Жажда уже становилась отчаянной, плюс к тому, что я все еще истекал кровью и не мог встать. Мой язык все еще был покрыт пылью и грязью, я все еще не мог говорить. Свою флягу с водой я потерял еще на горе, во время первого ужасного падения бок о бок с Майки, и уже прошло девять часов с того момента, как я в последний раз пил.

Кроме того, моя одежда была насквозь мокрой с тех пор, как я упал в ручей. От большой потери крови я начал впадать в полуобморочное состояние, но все еще пытался сконцентрироваться. Я пришел к выводу, что нужно попытаться встать. Если парочка талибов завернет за угол слева от меня, найдет этот единственный способ ко мне подойти и у них будет хоть какой-то источник света, я буду загнан в ловушку, словно кролик, пойманный в свет фар.

Это укрытие мне отлично послужило, но надо было срочно отсюда выбираться. Когда тела этих трех ребят найдут, при первых же проблесках дня эта гора будет кишеть талибами. Я подтянулся на руках и постоял какое-то время в одних плавках в холодном горном воздухе. Я попробовал встать на правую ногу. Не так уж плохо. Потом оперся на левую, и вот это было больно до жути. Я попробовал выковырять из ран грязь и глину, которыми пытался остановить кровь, но осколки шрапнели выпирали из кожи, и каждый раз, когда я трогал ногу, практически подпрыгивал до потолка. Ну, подпрыгивал бы, если бы здесь был потолок.

Следующей проблемой было отсутствие опоры: мне не за что было ухватиться. Конечно, я знал, что гора резко уходит вверх позади меня и что на этом склоне я был в ловушке. Не оставалось другого выхода – только идти вверх. Я едва мог даже медленно ковылять, так что для меня подъем был серьезной и трудной задачей. Я попробовал еще раз опереться на левую ногу. По крайней мере, хуже не стало. А вот спина болела до жути. Я никогда не думал, что три сломанных позвонка могут причинить столько неудобств. Конечно, тогда я не знал, что у меня было именно три сломанных позвонка. Я мог двигать правым плечом, несмотря на порванную капсулу плечевого сустава. Конечно, я также не знал, что была порвана именно капсула. В сломанном носу немного пульсировала кровь, но по сравнению с остальными повреждениями это было детским лепетом. Одна сторона моего лица была разодрана во время падения с горы, да и глубокий порез на лбу очень саднил.

Но сейчас все остальное заглушала жажда. Успокаивало меня немного лишь то, что поблизости должно было находиться несколько горных ручьев. Всего-то нужно было найти один из них, чтобы промыть раны и, конечно, попить. Тогда утром я смогу предпринять еще одну попытку передать данные по радио и подать сигнал американскому вертолету или боевому воздушному судну.

Я собрал все снаряжение: радио, стробоскоп и лазер, переложил все это в патронную сумку, проверил винтовку, в которой оставалось около двадцати патронов. Один полный магазин лежал в разгрузке, которая все еще висела у меня на груди.

Потом я вышел из своего укрытия и окунулся в абсолютную темноту и в смертельную тишину Гиндукуша. Луны не было, начинался дождь, а значит, ее не будет и в ближайшем обозримом будущем.

Я снова попробовал встать на ногу. У меня даже получалось перенести на нее вес и не падать. Я определил для себя направление вокруг большой скалы, которая защищала меня весь день с левого фланга, и малюсенькими, самыми робкими шажками, которые только можно представить, вышел на гору.

Даже в кромешной тьме ночи я чувствовал, что надо мной возвышается тень горы. Я почему-то думал, что могу ее разглядеть, словно некую злую силу, которая была темнее всего остального, чернее каменных склонов, на которые я оперся.

Мне предстоял долгий путь на вершину, и я должен был продвигаться боком, как речной краб, если хотел добраться туда. По моим подсчетам, этот путь займет у меня всю ночь, но каким-то образом мне необходимо подняться туда, на самый верх.

Для подобной стратегии было две основные причины. Первая: там, наверху, будет кусок ровной местности, и если дойдет до очередной битвы, моя ситуация будет лучше, чем здесь. Никто сверху на меня не нападет. У каждого «морского котика» больше шансов выиграть бой на плоской поверхности.

Второй причиной был сигнал о помощи. Ни один вертолет не мог безопасно приземлиться на эти крутые афганские скалы. Единственным подходящим местом для приземления «МН-47» внутри этой горной цепи было плоское поле в самом низу, где обитатели деревни выращивали злаки. Вот, собственно, и все.

Конечно, я не сумасшедший, чтобы околачиваться рядом с деревней. Я шел наверх, до густо заросшей и плоской местности, куда вертолет сможет добраться и откуда сможет улететь. Кроме того, радиосвязь там будет намного лучше. Я мог лишь надеяться, что американцы все еще обыскивают горы в поисках пропавших бойцов операции «Красные крылья».

Тем временем я думал, что умираю от жажды, и мое высушенное горло заставляло меня идти вперед, к воде и к безопасности. Итак, я сделал свой первый шаг, догадываясь, что мне придется взобраться где-то на 150 метров, если считать прямо вверх, и гораздо большее расстояние, проходя этот путь зигзагом, как и положено подниматься на гору.

В темноте я пошел вперед, двигаясь наверх. Я пристегнул ружье к ремню, чтобы у меня было две свободные руки для опоры, но едва мне удалось подняться на первые шесть метров, уходя немного вправо, я сильно поскользнулся. Это было страшно, ведь наклон подо мной был почти отвесный и шел ко дну долины.