Уцелевший - Маркус Латтрелл

Однако через несколько секунд я пришел в себя и понял, что застрял вверх ногами в чертовой дыре. У меня было все в порядке со зрением, и другие части тела работали, но мне показалось, что левая нога полностью парализована и, в меньшей степени, правая. У меня ушло бог знает сколько времени на то, чтобы доползти до пологой полоски земли, подтянуться на руках и залезть под прикрытие камней.

В ушах звенело – думаю, из-за взрыва гранаты. Я посмотрел наверх и увидел, что упал довольно далеко, но я был слишком дезориентирован, чтобы назвать точное расстояние. Основным отличием между нынешним моим положением и тем, когда я сидел вместе с Аксом, было то, что огонь прекратился.

Если талибы нашли Акса, который не смог бы пережить такой взрыв, то могли больше не утруждать себя стрельбой. Они, очевидно, не нашли меня, что было бы тяжело сделать в этой дыре. Как бы то ни было, казалось, что меня никто и не искал. Впервые за последние, может, часа полтора, на меня не велась активная полномасштабная охота.

Кроме того, что я не мог стоять, были две другие серьезные проблемы. Во-первых, я потерял штаны. Их с меня просто снесло силой взрыва. Во-вторых, состояние моей левой ноги оставляло желать лучшего. Я едва ее чувствовал, но выглядела она просто ужасно: из нее торчали во все стороны осколки, а из ран обильно текла кровь.

У меня не было бинтов, никакого медицинского оборудования. Если уж у меня не было возможности сделать что-нибудь для членов моей команды, так уж для себя я и подавно не мог ничего сделать – только хорошенько спрятаться. Ситуация была не слишком многообещающей. Я был абсолютно уверен, что сломал спину и, вероятно, плечо. Я определенно сломал нос: мое лицо было просто кровавым месивом. Я не мог даже встать, не говоря о том, чтобы ходить. По крайней мере, одна нога была раздроблена и, вероятно, вторая тоже. У меня были парализованы оба бедра, а двигаться я мог лишь ползком.

Как и следовало ожидать, я был оглушен. Но сквозь этот туман у себя в голове я смог все же осознать еще одно чудо. Меньше чем в полуметре от того места, где я лежал, наполовину спрятанное в глине и пыли, хорошо скрытое от взгляда моих врагов, лежало мое ружье «Mark 12», и у меня еще оставалось полтора магазина патронов. Я помолился, прежде чем взять в руки оружие, потому что это могло быть лишь наваждением, я подумал, что, когда я попытаюсь до него дотянуться, оно просто исчезнет.

Но нет. Когда мои пальцы дотронулись до ружья, я почувствовал холод стали в горячем воздухе. Снова я надеялся услышать Его голос. Еще раз помолившись, я стал умолять Господа направить меня. Но не было слышно ни звука, я лишь знал, что каким-то образом мне надо уйти подальше вправо, где я буду в безопасности, по крайней мере, какое-то время.

Бог молчал. Но он меня не бросил. Я это знал. Я был абсолютно в этом уверен.

И я знал еще кое-что. Впервые я был один. Здесь, в этих контролируемых талибами вражеских горах у меня не было никого, а враги были повсюду. Принимали ли они во внимание слова пастухов? Нас было четверо, а у них было всего три тела. Или они решили, что меня разорвало на куски взрывом последней гранаты?

Я не мог ответить на эти вопросы, оставалось только надеяться на лучшее. Мне было больше не на кого положиться: ни Майки, ни Акса, ни Дэнни не было рядом, и финальную битву мне придется вести самому, может быть, в одиночестве, может быть, против во много раз превосходящего по численности врага. Но сдаваться я не собирался.

Теперь у меня был только один товарищ. И пути его были неисповедимы. Но я был христианином, и Он каким-то образом спас меня от тысячи пуль «АК-47» в этот день. В меня не попало ни одной пули, и, по-моему, это было за пределами понимания.

Я все еще верил, что Он не желает мне смерти. Я все еще старался изо всех сил поддерживать честь «морских котиков» Соединенных Штатов – как я считал, они бы не желали моей капитуляции. На хрен это.

Когда я решил, что мои чувства восстановились, насколько это возможно, я посмотрел на часы. Было ровно 13.42 по местному времени. Еще несколько минут выстрелов не было слышно, и я начинал думать, что враги посчитали меня погибшим. Неправильно, Маркус. Талибские «АК-47» снова открыли огонь, и снова повсюду летали пули, так же как и раньше.

Враги надвигались на меня снизу и с обеих сторон, стреляя быстро, но не прицельно. Их пули взрывали землю и глину на довольно большом участке склона, и большинство из них, слава богу, летали на порядочном от меня расстоянии.

Было ясно: они думали, что я могу все еще оставаться в живых, но также ясно, что пока меня не обнаружили. Теперь талибы вели разведку огнем, пытаясь выманить меня из укрытия, поливая пулями всю поверхность горы и надеясь, что кто-то наконец попадет в меня и прикончит. Или, что еще лучше, я выйду с поднятыми руками, чтобы эти уроды могли снести мне голову или доставить себе удовольствие одной из других кровожадных маленьких прихотей, а потом рассказать телевизионному каналу «Аль-Джазира», как они покарали неверных.

Думаю, я понятно изложил свою точку зрения относительно капитуляции. Я всадил еще один магазин в заднюю часть моего волшебного ружья, под градом пуль перебрался через маленький холмик и лег сбоку от склона. Никто меня не увидел. Никто в меня не попал. Я залег в каменную расщелину, упершись ногами в заросли кустов.

С обеих сторон меня защищали громадные камни. Я решил, что втиснулся между пластами породы, в щель пятиметровой ширины в скале. Это была не пещера, даже не маленькая пещерка – над собой я видел открытое небо. Камни и песок падали на меня, пока талибы сновали туда-сюда над моей позицией. Но эта расщелина обеспечивала великолепное прикрытие и камуфляж. Даже я понимал, что меня здесь будет трудно обнаружить. Им должно сказочно повезти, даже учитывая их последнюю тактику обнаружить меня с помощью мощного огневого залпа.

Мой обзор был ограничен – я видел лишь то, что лежало впереди. Я не мог двигаться или поменять позицию, по крайней мере, при дневном свете, а еще надо было обязательно спрятать кровь, которая струилась из моего избитого тела. Я оценил состояние своих травм. Левая нога все еще довольно сильно кровоточила, так что пришлось заткнуть раны грязью. Глубокий порез на лбу я тоже залепил грязью. Я не чувствовал обеих ног, так что никуда не мог пойти. По крайней мере, сейчас.

У меня не было ни аптечки, ни карт, ни компаса. Только пули, оружие и более-менее нормальный обзор спереди, где я видел гору, небо над каньоном и следующую гору. У меня не было ни штанов, ни товарищей, зато меня никто не видел. Я был крепко зажат между камнями, спина упиралась в стену в любом возможном положении.

Я осторожно принял более удобную позицию, проверил ружье и положил его вдоль тела, дулом от себя. Если меня обнаружат несколько талибов, думаю, я быстро присоединюсь к Дэнни, Аксу и Майки. Но не раньше чем убью еще парочку. Я находился в идеальной позиции для упрямых оборонительных действий, так как был защищен со всех сторон и уязвим только для лобовой атаки, которая может получиться лишь благодаря большой численности врага.

Я все еще слышал выстрелы, и звуки приближались. Талибы определенно шли в эту сторону. Я лишь повторял про себя: не двигайся, не дыши, не издавай ни звука. Думаю, что именно тогда я впервые осознал, насколько был одинок. И на меня охотились талибы. Они охотились уже не на отряд SEAL, а на одного меня. Несмотря на раны, я должен был оставаться здесь как можно дольше. Потом я начал терять счет времени. Но не двигался. Я не двинулся ни на миллиметр за следующие восемь часов.