Уцелевший - Маркус Латтрелл

Я потянулся к одной из гранат, вытащил чеку и бросил наверх, прямо в талибов. Думаю, они пару раз все-таки выстрелили, но не успели попасть, так как я нырнул назад, за камень. Это было очень близко, расстояние между нами составляло метра полтора. Теперь я просил Всевышнего, чтобы моя граната сработала – и она сработала, разорвав двух афганцев на куски, раздробив камень и послав в воздух целый вихрь из земли и песка. Я? Я просто держал голову как можно ниже и надеялся, что, Божьей милостью, больше талибов в округе не было. Как раз в это время я начал постепенно отключаться – не от взрыва гранаты, просто общая пелена заслонила мой разум. У меня в глазах искажалось все окружающее и, пока я лежал и ждал, что обломки камней перестанут падать с неба, начал чувствовать себя очень гадко. Кружилась голова, я был не уверен в своих действиях в таком шатком состоянии. Думаю, что провалялся некоторое время за скалой, прежде чем осмелился вылезти, все еще ползком. Я пытался оглядеться и понять, не шли ли за мной талибы. Но теперь все было тихо.

Естественно, мне надо было убираться отсюда, потому что взрыв от гранаты должен был привлечь чье-нибудь внимание. Я посидел еще несколько минут, наслаждаясь тишиной и размышляя над ситуацией. И в итоге достиг такого заключения, что мне снова нужно научиться сражаться – только не как боец SEAL, а как скрытный афганский горец. По крайней мере, если я планирую остаться в живых.

Последний час научил меня нескольким важным урокам, и самый главный из них – я должен научиться сражаться в одиночестве, а это прямая противоположность всего, чему меня учили. «Морские котики», как вы знаете, сражаются только в команде, и каждый полагается полностью на товарищей, которые выполняют свои обязанности. Именно так мы и действуем, деремся как один в команде из четырех, десяти или даже двадцати, но всегда как одна единица, как один мозг, как одна сущность. Мы всегда почти инстинктивно оказываем огневую поддержку, всегда прикрываем, всегда двигаемся, чтобы закрыть пробел в обороне или проложить путь. Вот что делает нас великими.

Но здесь, наверху, когда за мной одним охотятся целые полчища врагов, начинается абсолютно другая игра. И сначала я должен был научиться двигаться, как афганские горцы, украдкой, оставаясь невидимым, не издавая ни звука, не оставляя следов. Конечно, мы учились всему этому уже давно, в Калифорнии, но не оттачивали до такой степени, которая необходима здесь против местных убийц, которые двигаются даже более тихо, и они еще более невидимы, чем мы. И то, что приходилось ползти на четвереньках, только ухудшало ситуацию. Я должен был сконцентрироваться, принять правильную огневую позицию, прежде чем атакую врага. Я должен был экономить патроны и постараться оставаться подальше от зорких глаз горцев и не выдать себя, блуждая туда-сюда, как раненый гризли, как вел себя раньше.

Я пообещал себе, что когда в следующий раз придется ударить по врагу, то сделаю это с обычной смертельной точностью «морского котика», но еще всегда буду обеспечивать элемент неожиданности. Благодаря таким тактикам многие безжалостные сволочи неизменно выигрывают в конфликтах – такие как моджахеды, «Аль-Каида» и с этих пор я.

Я снова поднял себя на четвереньки и внимательно прислушался, словно гончая собака, поворачивая голову по ветру. Ничего. Ни единого звука. Может быть, талибы сдались или считали, что более вероятно, что я мертв. В любом случае пришло время сматываться отсюда.

Мое ружье было пристегнуто к поясу, и я начал двигаться на запад, к воде. Ручей все равно находился гораздо ниже моего уровня, и так как я пытался избежать еще одного падения вниз с этой чертовой горы, мне пришлось зигзагом идти вниз по крутому склону до тех пор, пока не нашел воду.

Я давно потерял счет пройденному расстоянию, но казалось, что я продвинулся уже на пять или шесть километров. Я полз, потом отдыхал, молился, надеялся, старался держаться изо всех сил, так же, как на адской неделе. Думаю, что терял сознание два или три раза. Но наконец я услышал звук целого водопада, слышал шипение воды, льющейся с высокой скалы в глубокий бассейн под полуденным солнцем и текущей дальше вниз быстрым потоком.

Как-то я оказался прямо сверху водопада, может быть, метрах в семи над истоком. Это было прекрасно: солнце блестело на поверхности воды, вокруг ручья, на деревьях, на горе и стояло высоко над долиной, на краю которой примостилась афганская деревня, далеко-далеко внизу, где-то в полутора километрах. Впервые с тех пор, как началась битва, никто не охотился за мной, не пытался выследить. Я ничего не слышал, никого не видел, все казалось спокойным. Едва ли за мной шла разведывательная группа: если кто-то крался бы позади меня, я бы это услышал, поверьте. Может быть, я еще и не двигался сам как горец, но мой слух теперь стал очень чутким, так что хотя бы услышать его точно смог бы.

Я так долго пробыл без воды, но решил, что еще полминуты ничего не решат, и поэтому вытащил прицел, чтобы взглянуть вниз на деревню c этой великолепной выигрышной точки. Подтянувшись наверх, я держался за скалу левой рукой и лежал прямо над водой.

Вид отсюда был великолепный: я отлично видел деревню, верхние дома, словно приросшие к горе, построенные прямо по склону скалы ребятами, которые, очевидно, были мастерами своего дела. Это было похоже на картинку из детской книжки, на домики злой ведьмы – пряничные домики на большой конфетной горе.

Я отложил прицел и, боясь даже посмотреть на состояние левой ноги, шагнул вперед, чтобы найти склон, по которому можно было скатиться на спине в ожидающий меня внизу ледяной бассейн. И тут моя левая нога окончательно отказала. Вероятно, это случилось из-за раны в бедре, или, может быть, из-за осколков от взрыва, или просто сухожилия больше не могли выдерживать большей нагрузки. Но моя левая нога подогнулась, и я опрокинулся вперед.

Я крутанулся и упал вниз, вперед головой, проскальзывая по мягкой земле, по глине и песку, быстро набирая скорость, подняв ноги в воздух, иногда я пытался опускать носки моих ботинок в землю, искал опору для ног, мне пригодился бы любой уступ. Я пронесся мимо нижней запруды и продолжал падать дальше. Даже представить себе не могу, с какой скоростью я несся, и я видел, что путь до подножия предстоит неблизкий, но не мог остановиться. Впереди я приметил молодое деревце и ринулся к нему головой вперед, когда пролетал мимо, все еще пытаясь схватиться за что-нибудь, что могло замедлить падение. Мои пальцы сомкнулись на тонком, упругом стебле, и я попытался вытянуть себя руками, но летел слишком быстро, в итоге получилось лишь перевернуться на спину. На короткий момент я подумал, что умер.

Но разницы было мало: живое или мертвое, мое избитое тело просто продолжало лететь еще почти триста метров. Потом склон горы немного свернул, и я улетел за ним, проскользив еще пятьдесят метров до подножия этого откоса. Я приземлился в груду камней и чувствовал себя так, словно переломал все кости. У меня опять перехватило дыхание, кровь струйкой текла вниз по лицу из пореза на лбу, да и в общем я чувствовал себя настолько жалко, насколько это возможно.

Вы, вероятно, в это не поверите, но мое ружье снова лежало рядом, и снова от смерти меня спасла жажда. Вместо того чтобы просто лежать в полуденном солнце и истекать кровью, я думал о воде, которая теперь находилась высоко надо мной. По крайней мере, я проскочил мимо нее несколько мгновений назад.