Секрет моей матери - Никола Скотт

Уже объявили посадку, когда я торопливо поднялась по ступенькам метро и пробежала глазами по большому табло над магазинами — в поисках номера платформы, к которой подан поезд, отправляющийся в восемь семнадцать и идущий до Портхоллоу, и помахала рукой высокой стройной женщине, стоявшей у турникетов. Раздался крик, затем свист, и начиная с первого вагона двери с громким хлопком стали закрываться. Я побежала, размахивая сумкой и не сводя взгляда с руки Фиби, махавшей мне в ответ. Она вставила наши билеты в турникет, бросилась сломя голову к поезду, вскочила в первый попавшийся вагон, а я схватила ее за руку и позволила втащить меня следом. Кондуктор захлопнул дверь у меня за спиной. Рука Фиби шлепнула меня сзади по бедрам и подтолкнула вперед.

В тусклом свете неоновых ламп глаза моей сестры терялись в тенях, скользивших по ее лицу.

— Пойми меня правильно, Эдди, я рада, что ты едешь со мной, но, когда я предлагала тебе взять выходной, я вовсе не имела в виду, что ты должна бросить работу.

— Все в порядке, — с трудом переводя дух, отозвалась я. — Давай куда-нибудь сядем, пока я не умерла.

Поезд размеренно пыхтел, отходя от станции. Мы с Фиби направились вдоль по коридору мимо туалетов с закопченными сажей дверями и как попало брошенного на полки багажа. Поезд был не таким переполненным, как я ожидала, возможно, потому что погода не благоприятствовала загородным поездкам. Мы нашли полупустой вагон. Состав неожиданно прибавил скорость, и нас швырнуло вперед. Затем он выехал из туннеля и медленно потарахтел мимо городских пейзажей Южного Лондона в сторону Клэпхем Джанкшена и Кройдона. По стеклам снова хлестал дождь, а мимо пролетали сады и незнакомые улицы. Мы уселись друг напротив друга, и Фиби поставила на столик слегка примятый коричневый пакет с двумя стаканчиками, накрытыми крышками.

— Моя мама говорит, что невозможно как следует выполнить работу, не выпив хотя бы три чашки кофе, — произнесла она, продолжая смотреть на меня с некоторой тревогой. — Если за первую мы примемся сейчас, то до приезда в Портхоллоу успеем осушить еще по две.

Я с благодарностью сомкнула пальцы вокруг бумажного стаканчика, который она мне вручила, а Фиби тем временем извлекла из сумки пластиковую коробочку. Моя сестра внимательным взглядом изучила поверхность стола и смела с нее крошки, прежде чем поставить коробку.

— Я так старалась прикончить вчера твои пирожные, потому что они оказались очень вкусными, но в какой-то момент сдалась, — призналась она. — Не говоря уже о том, что я съела слишком много сладкого и не спала полночи. Я взяла оставшиеся пирожные с собой в дорогу. — И Фиби улыбнулась мне, подняв брови и показывая на коробочку. — Учитывая обстоятельства, я решила не брать оригинальную упаковку.

Фиби наклонилась вперед, открыла коробочку, окинула профессиональным взглядом выбранные пирожные, потом откинулась назад, взяв маленькое абрикосовое, и принялась наблюдать за мной.

— Очень смешно. — Сделав глоток кофе, я осторожно оперлась на спинку сиденья. — Я проработала с Грейс пятнадцать лет, — проговорила я, глядя на проносившиеся за окном пейзажи. — И даже не думала о том, что когда-нибудь уйду, хотя Эндрю постоянно донимал меня разговорами об этом. Мне не хотелось уходить. Но мамина история, фотография, увиденная вчера, — все это так меня… расстроило и разозлило. Она твердила, что я должна чего-то добиться в жизни, быть сильной, а ведь то, что случилось той ночью, наложило отпечаток на ее судьбу и на наши с ней отношения. Она просто спустила все на тормозах. Это так глупо и бессмысленно. Поэтому, разговаривая с Грейс, я вдруг осознала, что должна делать то, что хочу, а не то, чего ждут от меня начальница, мама или Эндрю.

— А чего ты хочешь? — Фиби взяла еще одно пирожное.

— Ничего особенного, — отозвалась я. — Маленькую пекарню неподалеку от центральной улицы Айлингтона. И, упаси боже, ничего во французском стиле. Только я и кухня. Кстати, возьми фотографию. Я подумала, что ты захочешь оставить ее себе.

— Я сделала копию. — Фиби погладила свою сумку и усмехнулась. — Подумала, может быть, мы обе захотим оставить ее себе. Еще я сделала копию снимка мамы и бабушки и того, что был в маленьком конвертике. — Моя сестра потянулась ко мне и сжала мою руку. — Думаю, ты можешь делать все что хочешь, Эдди. Ты живешь сама по себе, сама себе хозяйка. Богиня кухни. — И она взяла последнее пирожное в форме пальмового листа. — Если хочешь, я тебе помогу. Я очень ловко обращаюсь с цифрами.

Я невольно улыбнулась. Почему-то меня это не удивило.

— Есть еще кое-что, — сказала я. — Я наконец нашла письмо, которое Мерк отправил на Роуз-Хилл-роуд.

— Правда? — Фиби копалась в сумке в поисках упаковки салфеток, но, услышав эту новость, выпрямилась. — Ты узнала что-то еще?

— Да, — отозвалась я. — Прочти.

И я вручила ей письмо. Фиби замерла, увидев обратный адрес, а затем прочла несколько строк на линованной бумаге. И наконец подняла голову и посмотрела на меня.

— Господи, Эдди, моя мама все-таки сделала это — ответила на письмо Мерка. Но разве она не говорила, что сожгла его?

— Должно быть, она передумала, когда он написал ей во второй раз… Мы ведь набросились на нее, оборвали, так сказать, на полуслове.

— И все же мама могла бы сказать мне об этом позже. И я бы тогда… — Фиби смахнула слезы с ресниц.

— Твоя приемная мать ни в чем не виновата, — жестко заявила я. — Виноваты Джордж Холлоуэй и доктор Миллер — эти узколобые старомодные господа, жившие в пятидесятых годах.

Фиби еще раз прочла письмо.

— Знаешь, вчера в Управлении записей актов произошло нечто странное, — нахмурившись, сказала она. — Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти упоминание о Констанс и Джордже. Она умерла в возрасте сорока четырех лет, так что действительно была очень молода. — Сестра слегка улыбнулась мне, а затем снова опустила глаза на письмо. — А когда я стала искать среди записей о рождении свое имя… что ж, оказалось, что меня не существует.

— Как это? — Я выбросила стаканчик из-под кофе в маленькую мусорную корзину и подняла голову. — Что ты имеешь в виду?

— Фиби Робертс отмечена в реестре, она родилась в первом квартале 1960 года в Брайтоне. Но «девочки Холлоуэй № 2» нет, записана только одна, и это, по всей видимости, ты, потому что у тебя есть соответствующий документ. И еще, и это самое странное в моем свидетельстве о рождении, ну, в том, которое я тебе тогда показывала, где записаны имена моих родителей и все остальное… По всей видимости, у меня вообще не должно быть этого свидетельства. Приемные дети получают соответствующий документ, в котором ничего не говорится об усыновлении, однако указывается новая фамилия ребенка и некоторые обстоятельства рождения. Никто, в том числе и сам ребенок, не узнает, что был усыновлен, если только не наткнется на свидетельство, которое это подтверждает. — Она криво усмехнулась. — Или на странный сверток с детской одеждой. Однако тот факт, что у меня, как и у любого ребенка, есть обычное свидетельство о рождении, говорит о том, что моя семья просто зарегистрировала меня как родную дочь. И это очень странно.