Майский сон о счастье - Эдуард Русаков

…Каждый раз, когда она смотрит на этот свой портрет, ей начинает казаться, будто она сама себе снится – и вот сейчас проснется…

…значит, что же – вот так и подохнуть? Замурованным, заживо погребенным – так и загнуться в этом тесном и душном дубовом ящике? И никто не спасет?

А кому ты нужен – тебя спасать? Кто тебя услышит – изпод земли-то? Всё, хана, отгулялся, отпрыгался, отскакался, веселый кузнечик…

Но как это могло случиться?! Как они могли – признать мертвым – живого человека? Куда смотрели врачи? Ведь врач должен был выдать свидетельство о смерти… а может, врача подкупили? Кто – подкупил? Как – кто? Да твой лучший дружок Денис – вот кто! А может, и Нина, твоя верная женушка, была с ним в сговоре… Ну-у, это уж ты черезчур… Но я ж не слепой – давно замечал их шашни, ловил их косые блудливые взгляды, предательские улыбки… я не слепой! Но как им удалось меня усыпить? Да сто тысяч способов имеется, будто сам не знаешь… Но им же проще было меня отравить! Да, но тогда это был бы чистый криминал – убийство… Это ж какой риск! А вдруг – вскрытие?.. Вот они и подсыпали в бутылку с вином просто дури какой-то, да еще зная, что я и сам перед сном таблетки глотаю… вот и добавили… И получился коктейль… Надеялись, что я загнусь, а я лишь заснул летаргическим сном. Они знали, знали, что я страдаю лунатизмом, я даже из армии был комиссован как эпилептик, хотя никакой эпилепсии у меня нет и не было, все это туфта, но по ночам бродил – это факт! Вот и вогнали меня в летаргию, а врач поддался их россказням про мое пристрастие к снотворным – мол, передозировка, и кома, и смерть от остановки сердца… Как все просто и глупо! Совсем как в рассказах Эдгара По или фильмах-триллерах, или в тех страшилках, которыми мы пугали друг друга в детстве, в пионерских лагерях, после отбоя, в палате… «В этом черном-пречерном гробу лежит черный-пречерный мертвец… он проснулся и закричал: выпустите меня отсюда!..»

Господи Боже, за что же со мной такое? Да в чем же я виноват, Господи? Чем же я пред Тобой провинился, милый Господи? За что Ты меня так наказал, милосердный Боже?.. Если, конечно, Ты есть… Если, конечно, я сам – существую, а не снюсь Тебе, всемогущий и добрый Боже…

Нет, ну правда – за что? За что?!

…Так он плакал и бился об стенки и крышку гроба, но никто, разумеется, его не слышал. Дышать становилось все труднее, воздуха оставалось все меньше – и он решил, что будет беречь свои силы, и дышать будет неглубоко, экономно, чтобы кислорода хватило подольше, потому что – а вдруг? Вдруг случится чудо? Ведь больше надеяться ему было не на что, кроме чуда… А вдруг?.. а вдруг?..

Он сорвал с себя галстук, расстегнул ворот рубашки. В первые минуты после пробуждения его так прошибло потом, что даже костюм был влажен, и сейчас он был отвратителен сам себе – мокрый как мышь, дурно пахнущий, задыхающийся, с отчаянно бьющимся сердцем, с жуткой головной болью… Он по-детски всхлипывал и причитал: «За что же, Господи?.. ну за что?..»

Как – за что? Да за все твои пакости, за все твои гнусные проделки, за все, что ты успел натворить за сорок лет жизни!

А что я такого особенного натворил? Жил как все, и грешил не больше других…

Отвечай за себя, подонок! Не вали на других – с тех тоже спросят… Отвечай за себя!

Да в чем же я так уж виноват-то?

Во всем виноват, во всем! В том, хотя бы, что своими дурными студенческами забавами свел в могилу мать раньше срока – а ведь она могла бы еще и сейчас жить! В том, что предал сам себя, изменил своему призванию, бросил живопись, хотя с детства мечтал стать художником…

Но я стал им! Я был художником! Я добился признания, у меня была своя мастерская, я успешно участвовал в выставках…

Отчего же ты бросил все это?

Да оттого, что никто не покупал моих картин! Нечем было платить за краски и за мастерскую… Нечего было жрать! Ведь я не Ван-Гог, и у меня нет богатого брата, который бы мог меня содержать, поддерживать в трудную минуту… И вообще – унизительно прозябать в нищете! Раз не платят – значит, надо менять профессию. Вот я и сменил, и занялся бизнесом…

Ты занялся обманом, мошенничеством!

Ну почему же?

А потому, что вся эта ваша крионика, весь этот бред про жидкий азот, про сухой лед и про грядущее воскрешение замороженных покойников – все это чистейшее надувательство, и ты это понимал!

Но ведь люди сами хотели, сами верили…

Да мало ли, во что верят люди! Людям хочется верить – вот они и верят. Им обещали светлое будущее – и они верили, и покорным стадом шли к этому будущему, как ослы за морковкой… А сейчас такие, как ты, обещают им воскрешение после смерти – и они снова верят! Потому что очень хочется верить! Матерям Беслана мошенник Грабовой пообещал воскресить их погибших детей – и матери поверили! И твоим сказкам про заморозку и грядущее оживление – тоже верили! И платили хорошие деньги, и ты их брал, эти денежки…

Но ведь я не обманывал, я же им говорил, я предупреждал, что пока, на данном этапе развития науки еще нет возможности разморозить человека, чтобы он по-настоящему ожил, но скоро, очень скоро это будет возможно…

Ты наживался на доверии людей, на их жажде жизни… твой центр «Возрождение» расцвел на людском горе и отчаянии…

Нет, постой. Зачем делать из меня монстра? Разве я создал эти правила игры? Я лишь пытался приспособиться к жизни, ведь не подыхать же с голоду? Слава непризнанного художника меня не прельщала… А клянчить копейки у спонсоров, побираться в управлении культуры – мне надоело! Унизительно и противно – доказывать сытым чиновникам, что ты художник… Как это у Хармса? Художник говорит: «Я художник». А ему в ответ: «А по-моему, ты говно»… Надоело чувствовать себя говном! Насильно мил не будешь. Не хотят меня ценить как художника – и ладно. Стану бизнесменом. Буду пудрить мозги богатеньким старикам и старухам, обещая им сладкий сон в ледяном термосе и грядущее пробуждение… Что же тут плохого?

Всё – плохо. И ты сам это прекрасно понимаешь.

Да, но я не допускал беспредела, я соблюдал законы. Меня уважали люди, меня любили… да-да! У меня были друзья, которым я помогал… Я многим помог!

Ты помогал лишь тогда, когда это было выгодно тебе самому. А вспомни Валеру…

Валеру?

Ну да. Валеру Князева, своего лучшего друга. Вспомни, как ты помог ему уйти на тот свет!

Неправда! Я помог ему в самые трудные времена, когда в больнице, где он работал, совсем перестали давать зарплату… А ведь он был лучшим кардиологом в Кырске! Лучшим специалистом по расшифровке кардиограмм! Даже коммуняки его ценили, а эти суки… Как можно было превратить в нищего бомжа такого золотого врача? И я спас его! Я пригласил его в наш центр «Возрождение», начал платить ему приличные бабки – и он сразу ожил!

А что было потом?

Что – потом?

Ну – когда твой друг, пользуясь правами друга, стал вдруг выражать недовольство работой центра… язвить по поводу этой крионики…