Мой порочный маркиз - Констанс Холл

— У тебя нет другого белья, более закрытого? — Он судорожно сглотнул.

— А это тебе не нравится?

— Как оно может мне нравиться? — сказал он, нехотя перемещая взгляд вверх. Глаза его из синих сделались совсем темными и блестящими.

Старания Меган не пропали даром. Она угодила ему. Даже более. Она направилась к софе и, встав сзади, хмуро глянула в книгу. Это был «Органон» Аристотеля на латинском.

— Ты знаешь, что держишь книгу вверх ногами?

— Я очень быстро устаю от однообразия, — сказал Баррет, сдвигая брови. — А в таком чтении есть что-то головоломное. Не хочешь попробовать?

— Нет, я предпочитаю более спокойные занятия. — Меган посмотрела на него сверху и, улыбнувшись, положила руки ему на плечи.

Он насторожился:

— Я полагаю, тебе нужно отправляться в постель. Да-да.

— Я потому и пришла, что не могла заснуть без тебя.

— Тебе лучше спать одной. Я со своей бессонницей буду тебе только мешать.

Меган оставила без внимания эти слова и начала разминать ему мышцы.

— Тебе нужно расслабиться, — сказала она.

Через минуту скованность в плечах прошла. Баррет уронил книгу на софу и тихо застонал:

— Твои пальцы — это какая-то сладкая мука. Где ты научилась массажу?

— Мне приходилось постоянно растирать шею отцу, когда он болел, — сказала Меган. — Это ему помогало. — Она перешла к мышцам плеч и спины, где сквозь шелк халата прощупывались рубцы. — Возможно, тебе покажется, что я излишне любопытна. Если не хочешь, можешь не отвечать, но я…

— Принцесса, ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Ведь у нас нет друг от друга секретов? — Баррет обернулся и пытливо посмотрел на нее.

Она подумала о Гарольде и нахмурилась.

— Что-то не так, Принцесса?

— Нет-нет, — рассеянно сказала она и принялась массировать еще усерднее.

Он склонил голову набок и повернулся, подставляя левое плечо и лопатку.

Меган решила, что будет разумнее оставить тему секретов, и вернулась к первоначальному вопросу:

— Я хочу спросить тебя про рубцы на спине. Кто это сделал? — Она вспомнила, как несправедливо приписывала эти жестокие деяния лорду Кенсингтону, и нахмурилась еще больше.

Баррет помолчал немного. Она почувствовала, что плечо его слегка напряглось.

— В нашей школе был директор, некто мистер Лавлис, весьма своеобразный человек. Он любил выражать свое недовольство при помощи трости.

— Почему ты не рассказал отцу?

— Я знал, что моему отцу не нравится, когда его беспокоят. И по всей вероятности, он бы решил, что я этого заслуживаю. Знаешь, я не был слишком послушным учеником. Мне нравилось испытывать терпение учителей. Я постоянно изводил их всякими проказами. Это стало для меня своего рода игрой. — Баррет лукаво усмехнулся.

— Почему ты так себя вел? — Меган живо вообразила маленького мальчика, отданного в закрытое учреждение на воспитание нетерпимым наставникам. Одинокий ребенок доставлял хлопоты взрослым, чтобы привлечь к себе их внимание. Она ощутила щемящую боль в сердце.

— Вообще-то я никогда над этим не задумывался. — Баррет поднял бокал с бренди, допил его и поставил на столик около софы.

— Но какая-то причина, наверное, все же была? — сказала Меган, продолжая поглаживать мышцы, напрягшиеся после того, как он заговорил о своих шрамах.

— Думаю, что тем самым я хотел рассердить отца, — сказал Баррет. — И вполне в этом преуспел. — Он сдержанно улыбнулся, скорее самому себе, нежели ей, и продолжал: — Все учителя, когда-либо имевшие со мной дело, говорили, что от меня один вред и что исправить меня невозможно. Разумеется, в своем красноречии они прибегали к более ядовитым выражениям. Меня бы ни за что не приняли в Кембридж, не будь у отца знакомых в деканате.

— Тем не менее все закончилось очень благополучно. Сегодня ты один из самых состоятельных людей в Англии.

— За это я должен благодарить отца. В двадцать лет, когда меня исключили из Кембриджа за неуспеваемость, он приехал в Англию и прочитал мне хорошую лекцию. Он сказал, что я позорю его и добрую славу нашего рода. Я дословно запомнил его выражения. Он говорил: «Ты не заработал и ломаного гроша. Ты обесчестил своих предков — всех Ротшильдов, родившихся до тебя. Хоть ты и являешься моим наследником, но я не потерплю твоего разгильдяйства. С этим покончено! Ты слышишь? Я умываю руки. С этого дня ты остаешься без содержания. Я не собираюсь сорить деньгами. Довольно с меня смотреть на твою постыдную невоздержанность». — После этой цитаты голос Баррета обрел некоторую жесткость. — Я наблюдал, как отец вихрем вылетел из кабинета. Тогда я поклялся доказать, что он заблуждался.

— И как тебе это удалось?

— У меня была доверенность на управление имуществом матери. После того как ее состояние по наследству перешло ко мне, я занялся изучением биржевой деятельности. Все мои силы были направлены на то, чтобы избавить отца от расходов на меня и приумножить собственный капитал. Я хотел разбогатеть так, как отцу и не снилось. И покуда я вникал во все тонкости бизнеса, я не попросил у него даже фартинга. — Баррет пытался показать, что удовлетворен своими достижениями, но его выдавали тоскливые нотки в голосе.

— Деньги — не самая большая ценность в жизни, — сказала Меган.

— Никто не знает этого лучше, чем я. — Он накрыл ладонями ее руки и прижал их к своим плечам.

Волны от его прикосновения проникли в душу и наполнили ее теплом. Она нагнулась и положила руки ему на грудь. Кончики пальцев ощущали мощные удары его сердца. Она двинулась вниз, медленно, как только могла, тщательно исследуя каждый дюйм перекатывающихся на животе мышц.

Баррет судорожно втянул воздух и, прежде чем она успела спуститься еще ниже, поймал ее пальцы и снова накрыл их своими ладонями.

— Меган, тебе нужно уйти к себе, — сказал он прерывающимся голосом.

— По тому, как ты говоришь, — сказала она чуть слышно, — я чувствую, что в действительности ты не хочешь, чтобы я уходила.

— Меган… — Он произнес ее имя с мольбой и мукой, равной страданиям его тела, напряженного, как натянутая струна.

— Я хочу тебя, Баррет. — Меган стала осыпать его поцелуями. — Возьми меня.

— Проклятие… — пробормотал он и, погрузив пальцы в ее волосы, прижался ртом к горячим губам.

Баррет знал, что с той минуты, как она вошла сюда, он обречен. Ему нужно было ее целовать. Трогать ее. Ощущать рядом ее тело. Не прерывая поцелуя, он обвел ее вокруг софы, быстрыми ловкими движениями снял пеньюар и посадил ее к себе на колени. Тонкая шелковая материя упала с плеч.

Он окинул глазами нагое тело. Волнистые темно-каштановые волосы накрыли прелестную полную грудь. Трепещущие тени пробегали вдоль ровного живота и округлых бедер. Меж ними внизу темнел холмик — беспорочный треугольник, сама красота. У Баррета было много женщин, но ни одна из них не вызывала в нем столь жгучего желания.