Париж - всегда хорошая идея - Николя Барро

— Нет, но я туда звонила. Ну есть ли границы человеческой глупости? Случайно за стойкой регистрации дежурила моя знакомая Кароль Дюбуа, и, когда я попросила соединить меня с мсье Шерманом, она посмеялась и сказала, что мсье Шерман, вероятно, сейчас занят, потому что к нему приехала из Америки невеста.

Глядя на побледневшего Роберта, Розали злорадно кивнула:

— Ну что ты скажешь на это, враль несчастный?

Жестом отчаяния Роберт прижал к лицу сложенные руки и на мгновение закрыл глаза.

— Розали, — сказал он проникновенно. — Рейчел красива и умна, и она знает, как запутать людей. Когда я отправлялся в Париж, наши отношения были на грани… по разным причинам. А тут вдруг она примчалась в Париж и подстерегла меня в гостинице…

— И провела у тебя ночь?

— Нет, это не так! Если хочешь, можешь спросить у своей Кароль! — Он посмотрел на нее умоляющим взглядом. — Я люблю тебя.

Розали в нерешительности теребила край одеяла.

— Вот еще! Это только слова! — выговорила она наконец.

Он улыбнулся.

— Пойдем, — сказал он, протягивая ей руку. — Я тебе кое-что покажу.

Роберт настоял на том, чтобы они отправились немедленно. Она кое-как расправила помятое голубое шелковое платье и надела свои балетки. Затем на глазах изумленной мадам Морель они вышли из лавки.

— Куда мы идем? — спросила она с любопытством.

— Погоди, увидишь, — сказал он и, ведя ее за руку, пересек бульвар Сен-Жермен и пошел по тихой улице дю-Пре-о-Клер, а затем дальше по Университетской улице, улице Жакоб и де-Сен.

— Роберт, что это значит? — смеясь, восклицала Розали, спрашивая себя, куда в конце концов приведет их молчаливая прогулка.

И вот уже перед ними Пон-дез-Ар. Они ступили на старинный мост с черными железными перилами и пошли по деревянному настилу. Дойдя приблизительно до середины моста, Роберт неожиданно остановился.

— На какую сторону? — спросил он, роясь в своей сумке.

— На… какую сторону? — Она все еще ничего не понимала.

— Ну, какая тебе больше нравится — та, где Эйфелева башня, или та, где Нотр-Дам? — нетерпеливо объяснил он.

Розали недоуменно пожала плечами.

— А-а-а… Ну, что ли, та, на Эйфелеву башню? — сказала она вопросительно, глядя на Роберта широко открытыми глазами.

Он деловито кивнул, и они вместе встали у перил.

— Вот, — сказал он, доставая из сумки небольшой пакетик. — Это тебе. — И, улыбнувшись, поправил себя: — Вернее, нам обоим.

Она растерянно взяла у него протянутый подарок, завернутый без особого изящества в шелковую бумагу и залепленный клейкой лентой.

Она стала разворачивать сверток, и у нее перехватило горло от какого-то смешанного чувства радостного ожидания и надежды.

В руках у нее оказался маленький золотой навесной замочек, на котором красовалась сделанная черным фломастером надпись: «Rosalie et Robert. Pour toujours»[74].

— Навсегда? — Она взглянула на него, и сердце у нее так и подпрыгнуло. — Ты и правда веришь, что навсегда?

Роберт кивнул:

— Только в это, и ни во что другое. — Он нежно отвел в сторону упавшую ей на лицо прядь. — Каким унылым местом была бы эта земля, если бы даже влюбленный человек в это не верил! Разве даже самый закоренелый реалист не мечтает в глубине души о чуде?

— Конечно мечтает, — прошептала Розали — мастерица счастливых пожеланий. Она посмотрела на Эйфелеву башню, которая стройно и надежно высилась вдалеке на фоне вечернего неба, и смущенно заулыбалась. — Но откуда ты узнал… в смысле…

Роберт приподнял брови.

— Родство душ, — сказал он.

На Розали это произвело глубокое впечатление. К счастью, ей никогда не грозило узнать, что ее американский профессор литературы, который все еще таскал с собой книжку «Укрощение строптивой», говорил ей неправду. Он соврал, но только чуть-чуть. И только потому, что любил.

После того как золотой замочек был помещен рядом с другими такими же, Розали широко размахнулась и закинула ключик в поблескивающую воду.

«Навсегда», — сказала она мысленно, и не успел еще ключик кануть на дне Сены, где ему предстояло оставаться на веки вечные вместе с другими такими же залогами любви, как Роберт уже заключил ее в объятия.

Розали блаженно закрыла глаза, и последним, что она увидела, было это невероятное небо над Парижем, с его нежными мазками розового, голубого и лавандового — цвета поцелуя.