Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

Послу накинули на плечи золотистый хитон, дабы ему было не стыдно предстать перед султаном. Затем вперед выдвинулся главный распорядитель и принял дары – четыре головки отборнейшего пармезана.

Толмач на невиданной щедрости подношение не откликнулся ни единым словом. Гонзага был теперь вынужден еще и дожидаться, пока это сокровище преподнесут лично Властелину жизни.

Внезапно два служителя грубо схватили его под руки и за шею, скрутили и поставили на колени, принудив поцеловать крыльцо перед вратами, а затем уволокли через двор сквозь еще один строй охраны в Зал аудиенций. На его протесты они никоим образом не реагировали, тем более что по-итальянски явно не понимали ни слова.

Трон из кованого золота высился на четырех ногах в одном из углов подобно кровати под балдахином из зеленого атласа. И был этот трон столь массивен и высок, что ноги султана не доставали до земли. Свисавшие с балдахина шелковые кисточки переливались жемчугами и рубинами.

В памяти у Гонзаги отложились лишь самые мимолетные впечатления от облика Властелина жизни: ослепительно белый тюрбан, украшенный огромным пером цапли, тремя алмазными тиарами и рубином размером с фундук; белое атласное платье, усыпанное рубинами помельче, зато в несметном количестве; ухоженная борода и орлиный нос.

Визирь, стоявший у султана за правым плечом, обратился к переводчику:

– Пес накормлен?

– Накормлен. Теперь жаждет лизнуть пыли из-под ног трона Его Величества.

– Тогда давай его сюда.

Гонзагу выволокли на середину зала и ткнули головой в ковер. Затем, по мере приближения к трону, вынуждали его раз за разом повторять это битье челом.

– Пес принес дань почтения? – спросил визирь.

– Четыре сыра, великий владыка.

– Отправьте их на хранение в Казначейство к другим подношениям.

Камергеры оттащили Гонзагу обратно к двери и выставили во двор перед входом, где наконец отпустили хватку. Все внутри у него клокотало от гнева.

– Вы меня унижаете! Мне же не дали даже обратиться к султану!

– Вы не можете обращаться к Властелину жизни напрямую, – сказал толмач. – Теперь мы идем в Диван. Там и сможете изложить ваши просьбы перед визирем и советом.

– Что?!

– Прямой разговор с султаном никак не возможен.

– Так зачем вы тогда меня сюда вообще привели?

Переводчик в ужасе отшатнулся, но тут же взял себя в руки.

– Пожалуйте сюда, мой господин – сказал он. – Вы сейчас переговорите с визирем, а он передаст все, что вы имеете сказать, лично Властелину жизни. Только и всего.

Глава 76

Прошло уже два дня с тех пор, как Гонзага удостоился аудиенции у Османского султана, а его все еще трясло.

– Мы сюда прибываем с миром, а они нам только что в лицо не плюют, – горячился Гонзага. – Как они только смеют так с нами обращаться?!

Людовичи подлил ему еще вина из хрустального графина для успокоения нервов.

– Таков протокол, – сказал он. – Турки ко всем послам относятся так с тех пор, как Мурада Первого убил какой-то знатный серб.

– Но мне же даже рта не дали раскрыть в его присутствии. Он кем вообще себя возомнил?!

– Его титул – «Владыка жизни, Властелин двух миров, Царь царей и Хозяин мужских голов», если коротко. Вот он себя таковым и считает, Ваше Сиятельство. Кроме того, все внешнеполитические решения принимает визирь, а Сулейман их только ратифицирует. Сам он никаких переговоров не ведет. Это ниже его достоинства.

Они расположились в гостиной палаццо Людовичи. Хозяин заметил, что Гонзага крайне неодобрительно косится на длинный стол полированного ореха, резные стулья, обитые багровым дамаском, доставленные из Виченцы зеркала в золоченых рамах на стенах…

«Да, – подумал Людовичи, – а ведь неплохо для бастарда, не так ли?»

– Вы должны понять, – сказал он, – что вся их система зиждется на жесткой иерархии. В их понимании султану нет равных в мире. Никто не может с ним и близко сравниться – ни папа, ни дож, если уж на то пошло.

Гонзага презрительно фыркнул.

– Султан – единственный человек во всей Империи, занимающий свой пост по праву рождения, – продолжал Людовичи. – Все остальные возвышаются за счет своих способностей. Им для этого даже не обязательно быть мусульманами по рождению. Предыдущий визирь, Ибрагим, был сыном греческого рыбака. Христианином.

У них есть такая система под названием девширме. Они собирают детей обоих полов со всей Империи и готовят из них членов большой семьи преданных рабов Султана. По-настоящему способные имеют возможность дослужиться до самых высших чинов. Крепких больше телом, нежели умом, записывают в янычары, – это их элитные войска. И они элитные не только по названию, но и по сути, поскольку состоят из профессиональных воинов, только и занятых тем, что оттачивают боевые навыки; потому-то они и завоевали пол-Европы. Что до женщин, то мать будущего султана вполне может оказаться из каких-нибудь крестьянок-черкешенок. Эта их система в высшей степени справедлива при всей ее поразительности.

– Я понимаю, куда вы клоните, но, верно, к вашему восхищению ими примешивается еще и личная обида на Венецию, – сказал Гонзага.

Людовичи кивнул в знак того, что принял к сведению точку зрения собеседника.

– Это правда, таким, как я, приходится покидать Республику и отправляться за границу, чтобы найти себя в полной мере. Однако даже и полностью беспристрастный судья увидел бы, что их система не только справедлива, но и способствует воцарению мира внутри общества. К примеру, хотя турки и воюют с нами, неверными, всеми доступными средствами, нигде в мире не сыщется бо́льшей свободы вероисповедания, нежели внутри Османской империи. Даже во время объявленной ими Венеции войны нам в Пере дозволено было мирно отправлять наши католические обряды. В соседней Галате спокойно уживаются и работают бок о бок иудеи, мусульмане и христиане. В то время как в Риме до сих пор отправляют на костер лютеран.

– Ты меня сюда за этим позвал, Людовичи? Чтобы живописать достоинства султана? Ты сам, часом, в ислам не обратился – или только собираешься?!

– Я остаюсь верноподданным La Serenissima, Ваше Сиятельство. Просто я прожил здесь достаточно долго, чтобы понять их нравы и обычаи.

– Спасибо за лекцию. Она была весьма познавательна. Теперь давай о деле. Ты говорил, что у тебя ко мне есть предложение. – Гонзага допил вино и сам себе подлил еще.

– Я так понимаю, что переговоры с визирем у вас не заладились.

– Он хочет, чтобы мы выплатили контрибуцию и уступили Кипр. С такими аппетитами он у нас следом еще и Сан-Марко потребует себе под летний дворец.

– Можем ли мы ему отказать в удовлетворении его требований?

– После