Люди крови - Алан Ф. Троуп

Мы вместе наблюдаем за Сантосом. Он смотрит на Элизабет в упор и твердит:

– Гадина! Гадина!

Потом он начинает подползать к ней. Поравнявшись с Кейси, он целует ее в лоб – надо думать, это прощальный поцелуй. Сантос задерживается на секунду около подруги, затем приближается и останавливается в пределах досягаемости Элизабет. Он внимательно изучает ее.

– А это что такое? – бормочет он, подавшись вперед.

– О Питер! – в отчаянии восклицает моя жена, когда мужчина срывает с ее запястья цепочку с медальоном.

Сантос зажимает медальон в кулаке. Не спуская глаз с Элизабет, он снова отползает к стене и, опираясь на нее, с трудом встает на ноги. Он некоторое время смотрит на медальон, потом целует его и надевает цепочку на шею. Не сводя глаз с Элизабет, Сантос движется к выходу. Видимо, идет в оружейную.

Из тени появляются Тинделл и Чен. Чен подходит поближе, поднимает валяющийся около одного из его мертвых помощников пулемет, перезаряжает магазин, прицеливается в Элизабет.

– Не надо,- говорит Сантос,- у меня есть кое-что получше.

Я пытаюсь сменить обличье, но Слеза Дракона все еще действует. Оглядываюсь по сторонам, ища что-нибудь, что помогло бы мне освободиться. Слишком темно. Я пробую разорвать цепи. Нет. Они слишком крепкие.

– Постарайся скрыться, Элизабет! – говорю я. – Спасайся, пока он не вернулся!

– Ты же знаешь, Питер, я не могу.

– Ты должна заставить себя. Надо постараться, даже если на это уйдут все твои силы.

– Нет, – отвечает она. – Это может убить ребенка.

– Элизабет,- обращаюсь я к ней,- без тебя у ребенка нет шансов выжить.

– Я не могу причинить зла своему ребенку!

Пытаюсь придумать что-нибудь ободряющее, заставить ее думать сейчас в первую очередь о себе.

Я сильно опасаюсь, что от ран рассудок Элизабет слегка помутился. Сантос возвращается с пушкой и канистрой пороха. Не глядя на Элизабет, он тщательно заряжает оружие.

Я изо всех сил стараюсь разорвать свои цепи.

– Я не могла позволить этой женщине убить моего ребенка, – говорит Элизабет.

– Я понимаю!

Зарядив пушку, Сантос смотрит на Тинделла:

– Вы могли бы мне помочь.

Чен смеется, держа Элизабет на мушке.

– Джереми не любит сам пачкаться, – говорит он. – Он предпочитает, чтобы другие делали за него черную работу.

Бросив на китайца злобный взгляд, Тинделл подходит к Сантосу:

– Покажите мне, что надо делать.

Кряхтя, он помогает Сантосу развернуть пушку так, чтобы ее черное жерло было направлено прямо в голову Элизабет.

Сантос смотрит на нее в упор и говорит:

– Не знаю, кто ты, но этот выстрел должен, наконец, прикончить тебя, – и он опять уходит в сторону оружейной.

– Питер, я не хочу умирать,- говорит Элизабет.

Яростно натягивая свои цепи, я в глубине души знаю, что сил у меня еще недостаточно, чтобы разорвать их..

– Я знаю, любимая!

– Любимая… Мне нравится, как это звучит. Я еще так молода… Я старалась. Скоро я стала бы тебе хорошей женой.

– Я уверен в этом, любимая,- слезы текут у меня по щекам, и я их не вытираю.

– Обещай мне, что ты будешь рассказывать обо мне нашему сыну…

– Конечно… – обещаю я.

Сантос опять появляется. В руке у него факел. Элизабет тяжело вздыхает:

– Я была бы хорошей матерью.

Кубинец подносит факел – и грохот сотрясает дом, проникая даже в мой подвал.

Ярость сменяется глубоким горем. Я знаю, что моя жена мертва. Впервые с того

дня, как мы поженились, я не могу мысленно поговорить с ней. Я не чувствую ее. Как будто я утратил одно из своих пяти чувств: зрение или слух например. Теперь я действительно один. Мне больше не на что надеяться.

Моя жизнь кончена.

Это Хорхе Сантос во всем виноват. Я с удовольствием представляю себе его медленную агонию. Вновь пытаюсь разорвать цепи, но они все еще не поддаются. Наручники глубоко врезаются мне в запястья, но я только радуюсь этой боли. Потом приходят слезы, и я радуюсь им тоже. Теперь я понимаю, что чувствовал отец, когда умерла мать. Так же, как и он, я потерял подругу. И потерял ребенка, еще до того, как он родился и увидел этот мир. Мне хочется выть и рвать на себе волосы… Черт бы побрал Хорхе Сантоса!

И все-таки это не только его вина! Ведь я – убийца его сестры. Я взял его в плен и держал в рабстве. Его женщина сейчас умирает, если еще не умерла на галерее моего дома, смертельно раненная моей женой. Если у кого и были причины желать моей смерти, то у него.

У меня нет сомнений в том, что он намерен убить меня. Я знаю этого человека. Остается только высчитать, сколько ему потребуется времени, чтобы добраться до меня. Как и при игре в шахматы, он будет довольно долго колебаться, опасаясь, что его позиция недостаточно выигрышная. А так как я обездвижен и заперт, он будет думать, что есть время подготовиться.

Сначала он зарядит две пушки на платформах. Больше, чем две, не станет: они слишком громоздкие, ему будет тяжело. К тому же, у него есть союзники: Тинделл и Чен. От Тинделла, я в этом уверен, не будет никакого проку. Он спрячется за их спины. Как военный человек генерал Чен предпочтет решительный штурм. Он чувствует себя в безопасности, пока с ним его пулемет.

Но Сантос скажет, что только он знает дом. Уверен, что он захочет принять еще какие-нибудь меры предосторожности, прежде чем снова спустится в подвал. Например, заткнув за пояс несколько пистолетов, прочешет верхние этажи в поисках Элизабет. И только не найдя ее там, спустится вниз.

Честно говоря, я испытываю искушение позволить ему убить меня. Моя жена и мой ребенок мертвы. С тяжелым вздохом я вновь ложусь на койку. Мысль об одиноком существовании на острове приводит меня в ужас. У Сантоса по крайней мере осталась мать, к которой он может вернуться. У меня нет никого.

Темнота окутывает меня. Я становлюсь ничем, погруженным в ничто, воздухом, временем, которое длится вечно. Я бы плыл и плыл, если бы не мои цепи, тянущие меня вниз. Я бы провалился в черную дыру, если бы подо мною не было койки. «Должно быть, так и умирают, – думаю я. – Может быть, мне удастся это сделать».

Собственное дыхание меня раздражает. Ненавижу стук своего сердца. Хочу тишины, полной тишины. Хочется покоя. Но чем меньше я двигаюсь, чем больше успокаиваюсь, тем настойчивей стучит в моем мозгу какая-то мысль. Какое-то чувство, от которого моя душа никак не хочет отказаться. Как ни стараюсь я его погасить, оно вторгается в мое сознание вновь и вновь. Наконец, не в силах больше бороться, я пытаюсь распознать его, отключив все остальное. Мои чувства приводят меня в замешательство своей расплывчатостью. Это очень похоже на мысленный разговор, это напоминает нашу с Элизабет небывалую близость – проникновение в чувства друг друга. Ни слов, ни образов – лишь чувства, летучие ощущения движений, неожиданных столкновений с чем-то мягким, с чем-то влажным и теплым…