Люди крови - Алан Ф. Троуп

Посвящается всем драконам, которые живут среди нас

Выражаю благодарность прежде всего Сьюзан, моей жене и лучшей читательнице; без ее любви и терпения, сомневаюсь, что я смог бы написать эту или какую бы то ни было другую книгу; Роки Маркус – за ее энциклопедические знания в области литературы, ее советы и в высшей степени своевременные поощрительные поглаживаниям моего «эго»; Джиму Кори, где бы он ни был, – чертовски хорошему поэту и превосходному критику; Бобу Дарвеллу – за помощь и добрые советы; Бобу Холландеру, который всегда мечтал участвовать в создании книги; и, наконец, Джейсону, Дэвиду и Ли – с напутствием: мечты сбываются, если упорно работать над их осуществлением.

С тех пор, как моя мать скончалась на маленьком голом островке, омываемом Гольфстримом, мы с отцом живем вдвоем. Он теперь все больше спит. Старость крепко взяла его за горло. В редкие минуты бодрствования он любит повторять, что смерть стережет каждый его вздох.

Он говорит это без сожаления. Отец прожил долгую жизнь и насладился всем, чего ему хотелось. Так что, когда придет смерть, он встретит ее с распростертыми объятиями. Единственное, чего я ему желаю, – чтобы он достойно встретил свой конец. Он всю жизнь восхищался теми, кто обретает радость жизни в борьбе. «Жаль, что и им приходилось умирать, – говаривал отец. – Даже потерпев поражение, храбрый теряет лишь свое тело».

Но какая бы мирная кончина ни ожидала моего отца, как бы стоически он ее ни принял, – меня страшит одиночество, которое за ней последует. «Не отчаивайся,- утешает меня отец,- ты не один на свете. Однажды ты встретишь женщину нашей породы, как я когда-то встретил твою мать». Но проходит год за годом, а ее все нет. Отец может жить в полудреме прошлого, в запутанном мире своих воспоминаний. Мне остается размышлять о моем не менее туманном будущем.

У нас просторный дом из окаменелых кораллов. Он стоит на крошечном островке – песчинке, затерянной между Бискайским заливом и бескрайним голубым Атлантическим океаном. И хотя я очень люблю голос океана, наполняющий каждый мой день, мысль о том, что скоро я буду слышать только его, одиноко блуждая по каменным коридорам из одной пустой комнаты в другую, приводит меня в ужас.

Мы владеем этим островом – Кайя де ла Сангре (в переводе с испанского – Кровавый риф) – со времен Филиппа Второго, короля Испании. Он отдал остров нашей семье в обмен на золото, оказанные услуги и обещание дона Генри де ла Сангре никогда не возвращаться в Европу. В 1589 году, когда остров перешел в наше владение, он был одиннадцати акров в длину и пяти в ширину. Но за долгие годы из-за ветра, отливов и штормов наше достояние уменьшилось. Мне предстоит унаследовать всего лишь девять акров суши. Правда, я не променял бы их и на девяносто где-нибудь в другом месте. Здесь я родился. Я вырос в доме, который построил сам дон Генри. Конечно, без хозяйки, без детей, – это королевство, пришедшее в упадок. И все же мне жаль этих бедняг с материка, которые каждые несколько лет переезжают из дома в дом, у которых нет корней, нет своей земли, и значит, нет своей истории и ответственности за нее.

Как-то ночью отец проснулся и принялся вспоминать прошлое.

– Помнишь, когда ты был маленьким… – прохрипел он и закашлялся, – помнишь, как ты любил играть в войну?

Я кивнул.

– Ты, бывало, выбегал на галерею, взбирался на перила, указывал на море и кричал, что на нас собираются напасть пираты. А потом бросался искать врагов, которые якобы уже высадились и окружили дом. В конце концов, ты подбегал к одной из пушек и…

– И уговаривал тебя выстрелить, – кивнул я.

Отец усмехнулся:

– Твоей матери очень не нравилось, что я сохранил несколько корабельных орудий. Стоило мне уступить твоим просьбам и выстрелить из одного из них – и она злилась на меня неделями. Боялась, что нас услышат. Все никак не могла взять в толк, насколько мы от всех далеко.

Это было удивительное место для мальчика-подростка, даже для такого необычного ребенка, как я. Мне до сих пор нравится оглядывать свои владения из большой комнаты на третьем этаже дома. Я чувствую себя капитаном на мостике. Теперь каждый вечер я обедаю в одиночестве за большим дубовым столом в этой комнате под ворчание и сонное бормотание отца, спящего этажом ниже.

Из моего кресла мне видны все подходы к нашему острову. Окно справа выходит на бескрайние просторы Атлантического океана. Три окна поменьше с левой стороны смотрят на синий Бискайский залив с очертаниями Майами на горизонте. Через два окна прямо передо мной виден узкий канал с бурным течением. Он отделяет нас от птичьего заповедника на Своенравном рифе. Окно у меня за спиной выходит на пролив шириной в милю. Он протекает между нашим маленьким островом и крошечными зелеными, поросшими лесом островками, которые называются Лоскутными рифами.

Если окна открыты, откуда бы ни дул ветер, он омывает комнату подобно бесконечно накатывающей волне. Дом пропах морем, океанской сыростью. В комнату вплывает каждый звук снаружи. Только птицы и рыбы могут приблизиться к нашему острову незамеченными. Уж так дон Генри построил этот дом.

Но сегодня я хочу пообедать вне дома. Подальше от волн и беспокойного бриза, резвящегося на крошечном острове. Я швартую свой двадцатисемифутовый катер на стоянке за рестораном Монти, в Кокосовой роще. В последний раз мне довелось быть на материке неделю назад. Иду, стараясь не обращать внимания на пошлую музыку и запахи жареной рыбы и пролитого пива, вечно витающие под соломенным навесом во внутреннем дворике заведения Монти. За автостоянкой чуть замедляю шаг, бросив взгляд через Южную бухту на зеленовато-бежевое здание, напоминающее башню – офис концерна «Ла Map» – нашей семейной фирмы.

Я не испытываю интереса к серым будням своей фирмы и потому не могу удержаться от виноватого взгляда всякий раз, как прохожу мимо. В конце концов, это дело, которое дон Генри основал, чтобы наше благосостояние неуклонно возрастало.

Разглядывая эту топорную, утилитарную постройку, я в очередной раз думаю: архитектору, спроектировавшему столь неуклюжее здание, вообще не стоило платить. Сейчас рабочие копошатся вокруг новой башни, которая наверняка получится такой же безликой, как и первая. Все это вызывает у меня болезненную гримасу. Я еще застал времена, когда Кокосовая роща была обыкновенной деревушкой на берегу залива По сравнению с любым пятиэтажным зданием все остальные постройки в ней выглядели бы карликами. Теперь вдоль берега залива тянется Южная аллея из многоэтажных домов – один уродливее другого. К сожалению, это отчасти и моя вина: почти в каждое здание вложены деньги нашей фирмы.

Черный сверкающий «мерседес» паркуется перед входом в башню. Я узнаю машину Джереми Тинделла, моего поверенного и соуправляющего концерна «Ла Map». Что это вдруг ему взбрело в голову работать так поздно? Обычно Джереми не отличается особым усердием. Даже возникает шальная мысль подняться наверх и нагрянуть к нему сюрпризом. Но, честно говоря, сегодня у меня нет охоты общаться с Тинделлом. Насколько я его знаю, он вечно что-то затевает против меня лично или измышляет очередной способ поживиться имуществом фирмы. Только постоянный контроль со стороны второго управляющего, Артуро Гомеса, и страх перед могуществом моей семьи держат его в узде. Как-то раз я спросил отца, зачем он терпит такого служащего. Отец вздохнул: