Code. Носители - Джон Маррс

УИЛЬЯМ ХАРРИС: Прошлый канал связи через интернет-форум скомпрометирован, а подробную информацию о своих подопечных Карчевски унес в могилу. Один плюс: раз убийцы не избавились от тела, то не знали, что и у него был имплант.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР: Я читала заключение патологоанатома. Там ничего не сказано.

УИЛЬЯМ ХАРРИС: Заключение подправлено. Из него не информацию достать хотели, а сделать заявление для нас и нейроносителей – для того и убили ударом в макушку. У Карчевски в икроножной мышце был чип с именами и фотографиями всех нейроносителей.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР: Так что конкретно вы предлагаете?

УИЛЬЯМ ХАРРИС: Есть один способ, но он радикальный и, в сущности, предусматривался на случай измены кого-то из нейроносителей… Придется обвести вокруг пальца всю Британию.

Флик лежала на кровати в гостевом доме. Комнату окутывала тишина.

Обычно по ночам из приоткрытой форточки доносился убаюкивающий шелест набегавших на гальку волн, однако сегодня окно было закрыто. Сегодня выдуманная жизнь Флик окончательно оборвалась.

Мало того, что убийцы идут по следу, так еще и отец будущего ребенка оказался с крайне сомнительными представлениями о дозволенном. Как она могла так влипнуть?!

На картины Элайджи с жертвами Кристофера она отреагировала точно так же, как в свое время на результат ДНК-теста, – заперлась в четырех стенах. Если точнее, в своей комнате у Грейс. Требовалось время все обдумать.

– У меня что-то с животом, – соврала она Грейс. – Лучше отлежусь одна, на случай если это заразно. Предупреди остальных гостей.

О картинах она так с Элайджей и не заговорила, чтобы не начал оправдываться. На его слова было уже наплевать. Флик теперь твердо решилась: с тем, кто делает деньги на смерти, ее ребенку не по пути. Хотя один ли Элайджа тут виной? Она ведь тоже на него чуть ли не молилась – выходит, сама хороша. Ничего, вот-вот она его бросит и в одиночку отправится дальше…

Больной Флик сказалась очень кстати, потому что Элайджа сам был по уши в делах, заканчивая последние приготовления к выставке, – с утра до ночи работал то дома, то в старой арендованной церкви. Времени пораскинуть мозгами уйма.

Флик не спалось. Она спустилась во тьму сада и бросила в уничтожитель отходов всю свою одежду, кроме одного сменного комплекта в шкафу. Щелкнула кнопка, и вещи моментально пожрал огонь. Флик бросила взгляд вдаль на церковный шпиль с неоновым крестом – то был знак, что Элайджа еще трудится внутри.

В комнате ей попался карандашный набросок из паба, сделанный в день их знакомства. Флик скомкала его и бросила на комод.

Часы показывали полтретьего утра. Где-то через восемнадцать часов ей предстояло сжечь мосты и пуститься в новое приключение.

Чарли окинул взглядом паб китайского квартала в волнительном ожидании своей ДНК-пары.

Время близилось к двум. Из-за своего столика в дальнем углу он насчитал человек десять, кто пришел сюда с ноутбуками поработать; чуть ли ни каждый потягивал кофе из термокружки. Явных засад не предвиделось, но на душе все равно было неспокойно.

До встречи с Розмари оставалось всего ничего, и сердце у Чарли трепетало – до чего приятное, давным-давно позабытое чувство… Предвкушение пьянило настолько, что тянуло захохотать. Он еле сдерживался.

Отхлебнул колы – и освежиться, и занять дрожащие пальцы, – а затем рассмотрел себя в отражении на плитке. Одет со вкусом, не переборщил и не бросается в глаза, даром что наряд подбирал битый час. Это тонкое дело, особенно если свидание обещает быть судьбоносным.

На минуту представился самый первый их взгляд: сразу же почувствуют волну эйфории или чуть погодя? Через час, например? У всех, говорят, по-разному. Хоть бы сразу, а то Чарли уже устал ждать…

Он глянул на расписание самолетов в телефоне, который ему запрещалось иметь. Розмари уже час как приземлилась в международном аэропорту Алана Тьюринга, и, судя по приложению робо-такси, ждать ее следовало с минуты на минуту. Чарли допил колу – и в этот миг отовсюду зазвонило и завибрировало: это все гаджеты в пабе разом приняли сообщение. Его же, грошовый, со скрытым номером, молчал. Что там такое случилось?

Хотелось еще колы, и Чарли махнул официантке, однако она уставилась в телефон и о чем-то оживленно говорила с коллегой. Тут они синхронно обратили к Чарли одинаково настороженные лица. Шепнули бармену – та же реакция.

Плохо дело…

По пути на открытие выставки Флик большей частью молчала. Сидя в вертолете, Элайджа то обговаривал грядущую ночь со своим агентом Дженной, то в вирт-шлеме осматривал галерею и отдавал последние распоряжения куратору, куда что передвинуть.

За четыре часа в воздухе Флик проронила всего с десяток-другой слов, глядя на землю, где зелень все отчетливее сдавала позиции под натиском железобетонных джунглей.

Элайджа нежно погладил ее по руке.

– Хочу перед тобой извиниться, – начал он.

– За что?

– За свою бестолковость. Видел, что тебе плохо, а не поддержал… После выставки все станет как прежде. Спасибо, что потерпела. Жду не дождусь твоей реакции!

Он поцеловал Флик, взяв за подбородок. Что-что, а нежности Элайджи ей будет не хватать. Доверие к тому, кто нажился на убийствах Кристофера, улетучилось почти целиком. Конец отношениям. Конец и жизни в Олдборо. Поначалу тянуло скрыться из города еще вчера, прихватив комплект первой необходимости, но враги на хвосте не сидели, так что разумнее было перелететь на следующий день в третий по размерам мегаполис страны, а уже оттуда– куда душе угодно. Благо он почти в самом центре Великобритании.

Вскоре машина уже довезла всех от вертолетной площадки к галерее имени Мэри Расселл; Флик всю дорогу было не по себе. Из салона она вылезла последней, как вдруг из ниоткуда возник папарацци.

– Ты иди, я догоню, – сказала она Элайдже, закрываясь от объектива.

Его улыбка померкла.

– Я хотел появиться вместе с тобой. Может, сделаешь исключение? Фотографы не укусят.

– Лучше я чуть позже.

Элайджа кивнул и поцеловал ее в лоб. Дождавшись, когда он скроется за дверями, Флик сама поднялась по бетонным ступеням и показала на входе пригласительный билет.

Запруженный зал был сплошь в экспонатах – от размаха выставки у Флик захватило дух. На фоне белых стен при достойном, дорогом освещении его портреты покоряли куда сильнее, чем в олдборосской галерейке. Одни работы она помнила оттуда, другие – из дома, третьи же видела впервые.

В душе нежданно-негаданно проснулась гордость за Элайджу. А стоило Флик увидеть мраморную голову, к которой приложила руку, она тотчас узнала свои глаза. То ли от самой скульптуры, то ли от гормонов, но глаза моментально наполнились слезами.