Платформа - Роджер Леви

– Мы знаем, что у Таллена была привычка ходить к морю по ночам. А что, если Флешик еженощно за ним следил, заранее выбрал его в жертву и затащил в один из канализационных люков за несколько часов до начала убийств. Таким образом, Таллен мог оказаться первым. Флешик сделал с ним то, что сделал, не получил того, чего хотел. Или, возможно, ему показалось, что получил. Таллен что-нибудь выкрикнул, Флешик подумал, что это значит «Поднимись наверх и прикончи десяток людей». В любом случае, он выходит и начинает убивать, а потом возвращается к Таллену, чтобы, не знаю, проверить, не изменилось ли от этого что-нибудь. Только следом заявляешься ты и спасаешь его.

– Это ты от балды наговорила? – спросил Бейл.

– Я об этом думала. А что, что-то не так?

– Хорошая теория. Но что, если У был не один? Что, если над Талленом поработал кто-то другой?

– Двое? – Рейзер остановилась. – А есть доказательства присутствия второго?

– Никто не видел, как Таллена скрутили и увели с улицы. Если человек был один, это дело небыстрое. Если он был, как ты говоришь, последовательным, то многое оставил на волю случая. Вдвоем все легче. И Таллен определенно помнит, что его ударили ножом. На улицах следов Таллена не обнаружили, нигде между пляжем и его домом. Должна была найтись огромная лужа крови. Но не было ничего.

Они уже были почти у крепбетонового отростка, преграждавшего им путь. Рейзер увидела лестницу, которая вела обратно на набережную.

– Давай поднимемся.

– Не сейчас. – Бейл принялся тяжело расхаживать по камням. Рейзер смотрела, как исчезают следы его ботинок, как легко, словно пузырьки воздуха, поднимаются камни.

– Следов нет, – сказал он. – Ты заметила, как мы шли? Как все ходят по камням?

– Что? – спросила Рейзер, а потом сказала: «О», – когда до нее дошло, что она постоянно неосознанно поднимает ноги, чтобы не увязать в гальке. Бейл прекратил делать то же самое и спустя несколько секунд начал очень медленно погружаться, остановившись лишь тогда, когда ушел по самые лодыжки. Он вытащил ноги из шелестящих камней и двинулся к отростку, говоря на ходу:

– Мы не можем узнать, где Таллен той ночью поднялся с берега. Мы понятия не имеем, каким путем он вернулся в город.

– Мне без разницы. Я устала.

Бейл указал вперед.

– Смотри.

Забор, ограждавший волнорез, был уже достаточно близко, чтобы Рейзер различила его титановые прутья, на концах расходившиеся тремя острыми шипами. За ним, рядом с волнорезом, из высокой ограды набережной выползал широкий изгиб видавшей виды трубы и исчезал в море.

– Сюда выходят канализационные тоннели, – сказал Бейл. – Стоки.

– Ты думаешь, он заволок Таллена в трубы отсюда? Не из города? Здесь же нет доступа.

– Ворота видишь? Аварийный вход. За ним, на верхушке трубы, люк. Туда можно затащить человека. Вдвоем так вообще легко.

– Здесь должны быть камеры.

– Перестали работать через неделю после установки, а с тех пор прошли годы.

Рейзер представила, как Таллен стоит здесь и смотрит на море, ночь за ночью. Оно было прекрасно в переменчивом свете – как металл, как бархат.

– И еще, – сказал Бейл. – С памятью у него беда, но он помнит шаги.

– И что?

– Их звук, каким Таллен его описывает, был не топотом и не стуком. – Бейл пошагал взад-вперед. – Он сказал, что это был хруст.

– Может, на улице был гравий.

– А берег поддерживает себя в чистоте. Никакой крови. Что угодно – все что угодно – проваливается, а камни очищаются друг о друга.

Рейзер отчетливо сознавала, что топчется на месте.

– Значит, Таллен даже не ушел с пляжа? Это возможно.

– Хорошо. Но зачем так поступать, если знаешь, что твоя цель движется к твердой земле? Тащить кого-то по этим камням очень трудно. И он услышит, как ты приближаешься. – Бейл снова потоптался на месте. – Может даже отбиться.

Рейзер взглянула в сторону набережной.

– Но наверху тебя скорее заметят. Тоже рискованно.

– Так поздно ночью? И ты же все равно псих, помнишь?

– Ты организованный псих, – сказала она. – Это не то же самое, что идиот.

Бейл ухмыльнулся.

– Возможно, достаточно организованный, чтобы не захотеть оставлять следов.

– И опять – какая разница? Спустя час или два он уже оставлял довольно заметные следы. Тебе никогда не понять его логики, Бейл.

Она поднялась следом за ним на набережную и посмотрела на трубу, шедшую по камням, уходившую под воду и примерно через сотню метров исчезавшую за щитом.

– А что насчет У? – спросила Рейзер. – Флешика.

– Все, что у него было, пропало. Комната выглядела так, словно по ней ураган пронесся. Он прилетел на Хлад два месяца назад. У нас есть только его прибытие и его смерть. Между этими двумя событиями он невидим.

– Ясно. – Она обдумала это. – Он был бывшим солдатом и психом. Параноидальное поведение объяснимо, и навыки у него были.

– Дело в масштабе, Рейзер, а не в самой идее. Нет ничего. Мы не просто не можем его ни с кем и ни с чем увязать. Мы его даже не видим. Он не ходил в бары, не покупал еды, не пользовался мониторией. Даже на поиск его комнаты ушла неделя, и то нам повезло. У него был оплачен еще целый месяц, но хозяина одолела жадность, он вломился к Флешику, увидел комнату такой, как я ее описал, и рассказал об этом кому-то, кто пересказал все паксеру, а тот разглядел связь. Чистая удача. – Он положил локти на ограду набережной, потом снова повернулся к Рейзер. – Ты это все записываешь, или как?

– У меня хорошая память. – Рейзер отбросила волосы с шеи и показала ему выпуклый шрам за ухом. – Дорогая.

– Как нейрид.

– Ты никогда не сдаешься, да? Нет. Это не органика, и он у меня не с рождения. Он просматривается на сканах, у него ограниченный объем, и он мешается.

– Как?

Поднимающийся ветер гнал пыль по мостовой.

– Ты правда хочешь разговаривать об этом сейчас? – спросила Рейзер.

– Почему бы и не сейчас. Ты никогда о себе не говоришь.

– А ты говоришь только о работе. Нас обоих это, кажется, устраивает. У тебя, правда, работы больше нет.

– Мне интересна твоя память. Я знаю, как дорого стоят памятники. Нам в Паксе их не ставят, а они бы пригодились.

– Для этого есть причина. Это не всегда удобно. Он записывает часть того, что я говорю, вижу и слышу. Без контекста. Поэтому Пакс ими и не пользуется. Синт – мой ИИ – берет все это, режет и использует как фон для рассказов. Памятник часто глючит. Может, у меня от него рак начнется.

Бейл хмыкнул.