Девушка из высшего общества - Татьяна Бонкомпаньи

— Тебе совсем не обязательно обижать меня, — пробормотала Лили.

Но он продолжал, словно не замечая боли, исказившей лицо супруги.

— А история с галереей! Том Говард позволил Кристиану заняться этим проектом, но почти все члены совета директоров пришли в ярость, когда узнали, что он одобрил его расходы. Если у кого-то и нет абсолютной поддержки совета, то именно у Кристиана. Раньше он помогал фонду собирать крупные суммы в Европе, но теперь у нас там солидное присутствие и он не оправдывает свою зарплату в десять миллионов долларов в год. Думаю, в какой-то момент, скорее всего в следующем году, они с ним расстанутся.

Лили внезапно вспомнила, как Кристиан смотрел на мистера Говарда и Роберта на новогодней вечеринке. Его взгляд был полон презрения и даже ревности. Он боялся, что Роберт может занять его место в фонде.

— Я поступила так глупо, — прошептала она, перекрестив вилку и нож на тарелке, и положила на поднос Уилла два кусочка картошки с сыром, которые он тут же засунул в рот.

Роберт сделал глоток вина.

— Почему, когда я говорю тебе, что всего этого можно было избежать, если бы ты посоветовалась со мной, то сам себе напоминаю испорченную пластинку? Лили, если бы ты рассказывала мне о том, что происходит…

Она не знала, что ответить. Как репортеру ей не следовало открывать свои источники информации, а как жене нельзя было ничего утаивать от Роберта. Интуиция подвела ее. Опять подвела.

И в случае с Эмили она ошиблась. Не стоило вообще писать эту статью. Жаль, что она не сказала об этом в своем интервью Бет, журналистке из «Нью-Йорк мэгэзин». Фактической точности в том случае было недостаточно, иногда следует быть более щепетильной. Лили знала, что с Эмили не все в порядке. Пищевые расстройства, упаковки обезболивающих лекарств — все это были сигналы опасности. Почему же она не обратила на них внимания? Лили оправдывала себя тем, что изображает Эмили как жертву, но чьей жертвой она была? Светские дамы не принимали ее в свой круг, и Эмили по собственной воле подвергала себя насмешкам. А Лили пролила на это свет, публично высмеяв ее. Она решила связаться с Бет и сказать, что теперь понимает, что статья об Эмили была спорной с этической точки зрения. Роберт ел в полном молчании, время от времени наклоняясь к сыну, чтобы потрепать ему волосы или положить в тарелку фасоль.

— Ты потеряешь эту работу? — поинтересовалась Лили.

— Возможно, они найдут повод, чтобы от меня избавиться, но вовсе не потому, что совет директоров меня не поддерживает. По крайней мере основная причина не в этом, — ответил он, и Лили почувствовала, что, несмотря на внешнее спокойствие, он опять разозлился.

— Ты простишь меня когда-нибудь? — спросила она.

Роберт посмотрел на стену — туда, где раньше висел их семейный портрет, и поскреб подбородок. Лили знала, что он размышляет, куда он подевался, но спрашивать ничего не стал. Вместо этого он сказал:

— Раньше ты была такой сильной! Когда я познакомился с тобой, ты была независимой, смелой девушкой. Ты жила, как считала нужным, и тебя совершенно не волновало, кто и что о тебе думает. — Роберт отодвинул тарелку и вытер салфеткой уголки рта. — Ты изменилась.

Со стуком поставив бокал вина на стол, Лили закричала:

— Но это несправедливо!

Красная жидкость выплеснулась через край, и на скатерти появилось пятно в форме ядерного гриба. Она понизила голос, чтобы не напугать Уилла, который замер на своем стульчике, не дожевав стручок зеленой фасоли.

— Если я изменилась, то только потому, что считала это необходимым. Хотела стать своей в твоем мире. Чтобы ты поверил, что я — одна из вас, а не мертвый груз на твоей шее. И не опускаю тебя, вернее, не тащу за собой вниз, на свой уровень — уровень среднего класса. Ведь все окружающие внушали мне именно это. Морган и Ди говорили, что ты мог найти себе кого-нибудь получше. И Джозефин так считала. Она называла меня деревенщиной за то, что я громко разговариваю. Что еще я должна была думать, когда ты отодвинул меня в сторону и начал проводить с ней все больше времени? С ней, а не со мной! Ты ведь знаешь, что она звонила мне после того случая на благотворительном вечере? И заявила, что я изо всех сил старалась разрушить твою жизнь и виновата в том, что ты ушел с прежней работы. Она ненавидела меня все это время. А ты ни разу не заступился, потому что не хотел обижать мать. Вместо этого позволял ей вытирать об меня ноги. Какая перспектива могла быть у нашей семьи, если ты занимал первое место в моем сердце, а я в твоем — нет? — Лили осознавала, что за прошедшие месяцы совершила несколько ужасных ошибок, но хотела, чтобы и Роберт признал свою вину в охлаждении их отношений.

— Лили, послушай, мне жаль, что мама тебе звонила. Я узнал об этом недавно. Почему ты сама не рассказала мне?

— Я уже один раз звонила тебе в то утро. И не собиралась преследовать тебя, если ты не хотел иметь со мной ничего общего.

— Так вот, Колетт все-таки сообщила мне об этом пару недель назад, когда мама снова завела свою вечную песню о том, какая ты плохая, и обмолвилась об этом звонке. Колетт начала тебя защищать, а она с гордостью заявила, что звонила тебе и назвала тебя испорченной и неблагодарной.

— А еще лживой и злой, — печально добавила Лили.

— Она сказала, что тебе нечего было ей возразить.

— Просто это прозвучало бы невежливо.

— После разговора с Колетт я ушел с работы и вытащил Джозефин с очередного дурацкого ленча в «Карлайл». И прямо в холле отеля заставил дословно повторить все, что она тебе сказала. Естественно, она была в шоке. Я не смог сдержаться и закатил ужасную сцену. Я еще никогда в жизни не был в такой ярости и заявил, что она не имела права говорить с тобой в таком тоне и что я отказываюсь встречаться и разговаривать с ней, пока она не извинится перед тобой лично и письменно.

— Но из этого ничего не вышло бы.

— Я ведь уехал от них и последние две недели ночую у своего друга Генри. У него в гостиной есть диван.

Лили допила вино и поставила бокал на стол.

— Не могу сказать, что меня не радует, что ты уехал от Джозефин, но за прошедший месяц я кое-что поняла: источник наших проблем не в твоей матери. Возможно, многих из них — да, но далеко не всех. Ты помнишь тот день, когда приехал домой на «порше»?

— О Боже, только не надо опять про «порше»! — Роберт поднялся и расстегнул ремешок на детском стульчике. Вынув Уилла, он поставил его на пол и смотрел, как малыш, покачиваясь, сделал несколько нетвердых шагов, отходя от стола.

— В тот день, — продолжала Лили, — ты посоветовал мне найти работу. Я так и поступила. Потом полгода вкалывала, чтобы добиться успеха. Хотела, чтобы ты гордился мной.

— Но я всегда тобой гордился.

— А как же все те месяцы, когда ты не хотел заниматься со мной сексом? Постоянно сидел в офисе или в клубе, или уезжал на вечеринку со своей матерью, бросая меня и Уилла — семью, которую ты создал? Я была в отчаянии от одиночества. Мне хотелось знать, что происходит у тебя в голове, поделиться с тобой своими мыслями и переживаниями, но ты не реагировал. Как бы помогли мне тогда несколько добрых слов, признание моего тяжелого материнского труда. Разве у меня был выбор? Я должна была привлечь твое внимание другим способом?