Без тебя - Келли Риммер

– Но воспаление легких лечат. – Я так разнервничался, что вскочил со стула и принялся мерить шагами палату. – В прошлый раз ты добилась исцеления. Один раз на миллиард. Настоящее чудо! А теперь ты хочешь сдаться дерьмовой простуде!

– Если дерьмовая простуда меня убьет, это станет проявлением милосердия, – пожав плечами, сказала Лайла.

У нее были годы на то, чтобы подготовиться, у меня – часы, но я все равно не мог понять, откуда взялось такое спокойствие.

– Если я буду дожидаться, пока меня прикончит болезнь Хантингтона, я со временем забуду, как глотать, улыбаться и подтирать себе задницу. Однажды ко мне в палату придет мама, а я не вспомню, как ее зовут, потому что мой мозг утратит связь с ее именем и воспоминаниями о ней. Даже если ты напомнишь мне, кто она, мне будет все равно. Именно так вел себя папа. Ну а если я опять заболею, у меня поднимется температура, я буду кашлять, а потом умру… Сейчас это просто замечательно.

– Не хотите ли побыть наедине? – предложила Линн.

Я продолжал расхаживать возле койки Лайлы от стены до стены, выискивая малейший проблеск надежды, но как только я что-нибудь обнаруживал, Лайла или Линн тотчас же разрушали все мои чаяния.

– Я просто хочу понять, Линн, мне нужно знать, почему со всеми ресурсами больницы, с вашим опытом, со всей медицинской индустрией под рукой вы не можете ей абсолютно ничем помочь?

У меня сорвался голос.

– Мы можем ей помочь, Каллум. У меня здесь целая команда специалистов. Они будут лечить симптомы по мере их проявления…

Линн поднялась с табурета. Опечаленная, она медленно направилась к выходу.

– Единственное, чего мы не можем сделать, – это изменить ее ДНК.

* * *

В следующие дни мне почти не выпадало возможности покинуть пределы больничной палаты.

Я сидел рядом с Лайлой, спал рядом и делил с ней мерзкую больничную пищу. Мы молча держались за руки, говорили о погоде и читали газеты. Еще будет время для объяснений и серьезных разговоров, потом, но не сейчас. Все, что я делал, – впитывал в себя чудо того, что я снова рядом с ней.

А потом я начал искать ответы, стараться осознать, что же это такое. Лайла, Пета, а иногда Линн сидели со мной часами и показывали научные работы, учебники и дурацкие графики, с помощью которых я должен был попытаться понять, что с ней происходит. Линн показала мне секвенирование ДНК, которое было проведено много лет назад и выявило генетическую мутацию, приведшую теперь к болезни. Она терпеливо объясняла мне азы измерений тринуклеотидных повторов в генах. От их количества зависит степень мутации ДНК, а следовательно, степень подверженности болезни Хантингтона. Занеся полученные данные в компьютерную модель, можно было предвидеть появление симптомов у Лайлы лет в тридцать пять. Она была об этом осведомлена. Хотя симптомы могут возникать в разном возрасте, по опыту Линн выходило, что чем раньше проявляются симптомы, тем быстрее развивается болезнь. Некоторые пациенты с этой мутацией ДНК так и не заболевали до шестидесяти лет. Но в случае с Лайлой чуда не случилось, и своего шестидесятилетия ей не видать.

В этом свете многие странности Лайлы приобретали смысл. Например, то, как она боялась глутамата натрия. Я наткнулся на несколько не очень последовательно написанных статей, в которых высказывалось предположение, что глутамат натрия может иметь какое-то отношение к заболеваниям нервной системы. Для Лайлы этого было достаточно. Она прямо-таки с религиозным рвением исключала его из своей пищи.

– Я хотела в полной мере воспользоваться выпавшим мне шансом, – тихим голосом объясняла она мне. – Я читала… читала… читала, свято веря в любое новое предположение. Харуто был строгим вегетарианцем. Окончательно вегетарианкой я стала только после его смерти, но и прежде предпочитала пищу растительного происхождения. Наука вообще склонна считать, что растительная пища полезна для здоровья.

В больнице Лайла продолжала придерживаться вегетарианства. Я счел это свидетельством того, что она все еще на что-то надеется. Лично я считал, что никто не в состоянии безропотно вынести жалкую больничную вегетарианскую еду без твердой веры в то, что она полезна для здоровья.

И, конечно, я проводил свои собственные поиски. Пока Лайла спала, я бродил по интернету от ссылки к ссылке. Как на следующий день после нашего знакомства, так и сейчас я, в сущности, искал правильную комбинацию ключевых слов и символов, которая могла подарить мне то, в чем я так сильно нуждался: надежду.

Не имело значения, где я ее отыщу, хотя ситуация, признаюсь, меня ужасала. Исследования и эксперименты, основанные на свежих идеях, проводились по всему миру. Работа никогда не останавливалась. Существовали некоторые перспективные направления будущих изысканий. Определенную надежду давали исследования, связанные со стволовыми клетками. Эксперименты, проводимые на животных, доказали потенциал одного лекарственного препарата на основе модели ДНК, который, возможно, в состоянии на определенное время вызывать ослабление симптомов и ремиссию, как в случае с Лайлой.

Я показал Линн то, что нашел, когда Лайла была на обследованиях.

– В перспективе возможно, – мягко ответила Линн. – Я надеюсь, что еще при моей жизни ученые разработают лекарство от этой болезни. Вполне вероятно, что это лекарство как раз и будет создано на основе модели ДНК.

– А как насчет Лайлы? В статье писалось, что клинические испытания этого лекарства пройдут только через несколько лет.

– Да, Каллум. Испытания лекарственного препарата на людях проведут только через два года, как минимум.

Два года. Двадцать четыре месяца. Девяносто шесть недель. По сравнению с вечностью это ничто. Когда я высказал это вслух, Линн лишь молча покачала головой.

– Она должна, Линн. Она и так долго держалась.

– Вы продолжайте читать, продолжайте искать, – мягко сказала мне врач. – Не важно, насколько пессимистично настроены я или Лайла. Вы ее любите. Не бросайте своих поисков.

Я кивнул. Она права. Я не смогу перестать желать и пытаться, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

– Но если вы хотите, чтобы я была предельно с вами откровенна, Каллум, то слушайте… Я не знаю, как в той мексиканской клинике удалось спровоцировать ремиссию ее организма и почему болезнь вернулась. Я понятия не имею, почему ее организм так быстро сдает, но, пусть вам будет тяжело это слышать, я уверена, что Лайле остались не годы, а считанные месяцы. Думаю, она уже со всем смирилась.

– Я не могу сдаться.

– Разумеется, не можете, но мне думается, будет лучше, если вы сосредоточите всю свою огромную, прямо-таки фантастическую энергию на том, чтобы максимально облегчить Лайле жизнь в то время, которое у нее осталось.

Сказав это, Линн вышла. Я сидел, глядя в экран лэптопа, до тех пор, пока глаза у меня не начали болеть, а в голове не перепутались окончательно всевозможные теории и идеи. В китайском университете проводили эксперименты над животными, разрабатывая лекарство от этой болезни. Могу ли я отвезти Лайлу в Китай? Сумею ли подкупить кого-то, чтобы ей помогли? Можно ли будет попытаться выкрасть лекарство? Как мне убедить в этом Лайлу? Не захочет ли Пета меня остановить?