Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил - Брайан Стивенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мистер Дженкинс, мне очень жаль! Я не представлял, что вы хотите, чтобы я привез вам шоколадно-молочный коктейль. Если бы я знал, то, безусловно, постарался бы его привезти. Обещаю, когда приеду в следующий раз, если мне позволят привезти вам шоколадно-молочный коктейль, я обязательно это сделаю. Договорились?
После этих слов улыбка вернулась, а настроение Дженкинса улучшилось. Тюремные записи о нем рассказали, что у него часто бывали психотические эпизоды, во время которых он часами кричал. Всю нашу встречу он в основном оставался мил и мягок, но было очевидно, что этот человек болен. Я не мог понять, почему судебные протоколы ни словом не упоминали о его психической болезни, но после дела Джорджа Дэниела меня уже ничто не удивляло. Когда я вернулся в офис, мы начали более глубокое исследование прошлого Дженкинса. То, что обнаружилось, буквально надрывало сердце. Отца мальчика убили до его рождения, а мать умерла от передозировки наркотиков, когда ему был всего год. С двух лет его передавали в разные семьи под опеку. Ужасное время: еще до того, как исполнилось восемь, он успел побывать в девятнадцати разных приемных семьях. С раннего возраста у Дженкинса начали проявляться признаки интеллектуальной отсталости. У него обнаружили когнитивные нарушения, говорившие о каком-то органическом повреждении головного мозга, и поведенческие проблемы, указывавшие на шизофрению и другие серьезные психические недуги.
Когда Эйвери было десять лет, он попал в неблагополучную приемную семью, жесткие правила которой создали в его жизни постоянный хаос. Он органически не мог соблюдать все навязанные ему требования, поэтому его часто запирали в чулане, лишали пищи, подвергали избиениям и другому физическому насилию. Поскольку поведение мальчика не улучшалось, приемная мать решила от него избавиться. Она завела его в лес, привязала к дереву и бросила там. Три дня спустя ребенка в очень плохом состоянии обнаружили охотники. После лечения серьезных проблем со здоровьем, вызванных этим эпизодом, его вернули властям, которые снова передали Эйвери в очередную приемную семью. К тринадцати годам он начал злоупотреблять наркотиками и алкоголем. К пятнадцати его сочли неуправляемым, и он остался без крыши над головой. В период с пятнадцати до двадцати лет Эйвери то и дело попадал в тюрьму. Когда ему было двадцать, во время одного психотического эпизода он забрел в незнакомый дом, уверенный, что его атакуют демоны. В этом доме он жестоко забил ножом до смерти мужчину, которого принял за демона. Назначенные адвокаты не стали изучать историю жизни Дженкинса до суда, он был быстро осужден за убийство и приговорен к смерти.
Тюремная администрация не позволила мне привезти Дженкинсу молочный коктейль. Я пытался объяснить ему это, но в начале каждого моего визита он снова спрашивал, принес ли я ему вожделенный напиток. Я говорил, что не прекращаю попыток: мне приходилось это делать, просто чтобы как-то заставить его сосредоточиться на других темах. Несколько месяцев спустя мы наконец запланировали слушание с предъявлением доказательств его серьезных психических заболеваний – то есть с тем материалом, который должен был быть представлен еще на первом суде. Мы утверждали, что его бывшие адвокаты не сумели оказать клиенту эффективную помощь, когда не стали раскрывать историю жизни Эйвери и не представили его инвалидность как существенный фактор для определения меры уголовной ответственности и приговора.
Я объяснил судье, что не принять во внимание проблемы психического здоровья Эйвери на предыдущем суде было столь же жестоким поступком, как сказать безногому: «Ты должен взобраться по этой лестнице без посторонней помощи, а если ты этого не сделаешь, то ты просто лентяй».
Приехав в суд, где должно было состояться слушание, – примерно в трех часах езды от тюрьмы, – я спустился в подвальную камеру повидать Эйвери. Пройдя уже привычную процедуру разговора о молочном коктейле, я попытался дать ему понять, что будет происходить во время заседания. У меня были опасения, что встреча с некоторыми свидетелями – людьми, которые имели с ним дело, когда мальчика в детстве передавали в приемные семьи, – может расстроить его. Кроме того, в предстоящих показаниях эксперты должны были в очень откровенных терминах характеризовать его инвалидность и заболевания. Я хотел, чтобы Эйвери понимал, зачем мы это делаем. Он был сговорчив и мягок, как и всегда.
Поднявшись в зал суда, я заметил среди присутствующих охранника, который устроил мне столь «теплый» прием, когда я впервые приехал к Эйвери. После той некрасивой стычки я больше ни разу не видел его. Я расспрашивал об этом человеке другого своего клиента, и тот сказал, что у этого охранника скверная репутация и обычно он работает в ночную смену. Большинство людей в тюрьме старались держаться от него как можно дальше. Должно быть, именно его назначили доставить Эйвери на слушание, и я забеспокоился из-за того, что он мог обходиться с моим клиентом в дороге не лучшим образом; но вроде бы Дженкинс выглядел и вел себя так же, как обычно.
В течение следующих трех дней мы представляли доказательства, касавшиеся прошлого Эйвери. Эксперты, говорившие о его инвалидности, выступили великолепно. В их показаниях не было ни пристрастности, ни тенденциозности; они просто очень убедительно рассказывали, как сочетание органического повреждения мозга, шизофрении и биполярного расстройства привело к острому заболеванию. Они объяснили, что психоз и другие серьезные проблемы психического здоровья Дженкинса могли привести к общественно опасному поведению, но это было проявлением серьезного заболевания, а не отражением его характера. Мы также представили доказательства, касающиеся государственной системы опеки и ущерба, нанесенного ею Эйвери. Несколько приемных родителей, в семьях которых Дженкинс находился в разное время, впоследствии были осуждены за сексуальные преступления и уголовно наказуемые деяния в отношении приемных детей. Мы рассказали о том, как Эйвери перебрасывали из одной неблагополучной ситуации в другую, пока он не стал наркозависимым и бездомным.
Несколько бывших приемных родителей признали, что были очень разочарованы мальчиком, поскольку не имели достаточной подготовки, чтобы справляться с обнаруженными у него серьезными проблемами психического здоровья. Я объяснил судье, что не принять во внимание проблемы психического здоровья Эйвери на предыдущем суде было столь же жестоким поступком, как сказать безногому: «Ты должен взобраться по этой лестнице без посторонней помощи, а если ты этого не сделаешь, то ты просто лентяй». Или, например, заявить слепому: «Ты должен перейти эту автомагистраль без посторонней помощи, а иначе ты просто трус».
Есть сотни способов, которыми мы стараемся облегчить жизнь людям с физической инвалидностью – или как минимум понять их. Если кто-то не признает потребности такого человека во внимательной и сострадательной помощи, это вызывает у нас гнев. Но поскольку психическая инвалидность не так очевидна и не всегда бросается в глаза, мы склонны не замечать потребностей этих людей и скоры на суд и расправу, судя об их недостатках и изъянах. Разумеется, жестокое убийство человека требовало, чтобы штат призвал убийцу к ответственности и защитил общество. Но полностью презреть его инвалидность, определяя, какую меру ответственности ему назначить и какой приговор вынести, было бы несправедливо.