Ветер с Юга. Книга 1 - Людмила Ример

Семья тётки жила в большом красивом доме во втором по величине городе Ланджлании и, насколько знала Мелеста, не собиралась менять это благодатное место ни на одно другое во всём свете.

Оба её кузена, Тавен и Лугар Броквуды, были погодками, их воспитывали и обучали лучшие учителя, но двух более разных людей трудно было себе даже представить.

Старшему, Тавену, сейчас было тридцать лет, и он уже лет десять являлся главой семейного торгового дома после трагической гибели его отца, Делина Броквуда, ставшего жертвой наёмных убийц.

Высокого светловолосого красавца с серо-зелёными глазами, правильными чертами лица, мускулистой подтянутой фигурой можно было принять, скорее, за одного из телохранителей Повелителя, чем за торговца тканями.

Тавен обладал уникальным талантом – всё, до чего дотрагивались его руки, начинало приносить доход. Кроме лавок, торгующих тканями, он открыл мастерскую, где несколько мастериц шили недорогую одежду для жителей Таграса. Дело пошло успешно, и через два года уже в пяти мастерских расшивались наряды для местных модниц и модников.

Этого ему показалось мало, и сейчас семья владела тремя прядильными и ткацкими фабриками, изготавливающими различные по качеству ткани из льна, в изобилии росшего на полях Ланджлании.

В отличие от своего брата, Лугара совершенно не интересовала торговля или шитье каких-то юбок и подштанников. Его вообще мало что интересовало в этом нелепом и суетливом мире. Лугар имел одну, но всепоглощающую страсть – он сутками напролёт был готов заниматься смешиванием, растворением и расплавлением чего угодно, чтобы в итоге получить какое-нибудь новое, неизвестное никому вещество.

Худой, сутулый, с постоянно воспалёнными подслеповатыми глазами, одетый в некогда серую, а теперь испачканную и прожжённую во многих местах накидку, он мог часами сидеть в огромной комнате в подвале дома, превращённой им в лабораторию.

Там, среди столов и полок, заставленных всевозможными склянками, колбами и ёмкостями, заваленных книгами и листами с неровными торопливыми записями он, отрешившись от всего и строго-настрого запретив его беспокоить, мог наслаждаться, видя, как из двух бесцветных дурно пахнувших жидкостей при кипении вдруг возникала новая – зелёная со смолистым приятным запахом.

Его руки в шрамах от ожогов были вечно перепачканы в самые невообразимые цвета, как и длинный тонкий нос и чуть оттопыренные уши, которые он имел обыкновение потирать и дёргать в моменты полной задумчивости. Чёрным волосам доставалось не меньше – если что-то не получалось, Лугар запускал пальцы в свою шевелюру и, вцепившись в волосы, надолго замирал, пытаясь вытянуть из головы какую-нибудь здравую мысль.

Женщины его совершенно не интересовали, поэтому ни о какой семье махнувшая на него рукой тётка уже и не мечтала. Его упорные занятия были ей непонятны, но его настойчивость, в конце концов, привела к тому, что она отступила.

Правда, когда из подвала в очередной раз начинали валить разноцветные клубы дыма или по всему дому разносился какой-нибудь особо мерзкий запах, она возмущённо закатывала глаза и читала ему краткую нотацию о том, что в один прекрасный момент он всех их сожжёт или, упаси Боги, отравит. При этом, несомненно, отравится и сам.

Мелеста вздохнула. Какими далёкими казались сейчас ей эти воспоминания. Что ждёт её теперь в тётушкином доме?

На обед они сварили простую кашу из пшена, на сей раз без единодушно ненавидимой всеми лягушатины. Возчик Смард обиженно сидел в стороне, жуя кукурузную лепёшку и сначала даже не поверил своим ушам, когда Бракар, улыбнувшись, позвал его к костру. Всё ещё недоверчиво косясь, он подсел к котелку, и через минуту его ложка уже весело ныряла в сдобренную топлёным маслом жёлтенькую кашу.

К вечеру, так никого на дороге и не встретив, путешественники добрались до небольшой деревушки на берегу неширокой речки, протекающей почти по самой границе Болотных Пустошей. От неё дорога прямиком шла на юг и, минуя Гиблый Лес, раздваивалась. Налево уходила хорошо укатанная – в Батривалу, столицу Ланджлании, а направо, значительно реже использовавшаяся – в далёкий приморский Ундарак, столицу Солонии.

В полном смятении Грасарий мерил шагами гостиную. Два Золотых Меча, занявшие свои места у двери в спальню Повелителя, невозмутимо наблюдали за его перемещениями.

Из спальни доносились приглушенные голоса, сменявшиеся протяжными стонами. Иногда стоны переходили в крики, которые в свою очередь превращались в какое-то звериное рычание, от которого на голове слабонервного человека волосы запросто могли стать дыбом.

Грасарий себя к таковым не относил, но накручивающиеся, как снежный ком события последних трёх недель заставили и его серьёзно понервничать, начисто лишив сна и аппетита. Увидев стоящий на столике кувшин с вином, он налил себе половину большого кубка и выпил залпом, не почувствовав его вкуса. Усевшись на обитый бархатом диван, младший брат Повелителя задумался.

А начиналось всё совсем даже не плохо. Палий, прокутив неделю с Великим послом и чуть не доведя того до нервного истощения, дал, наконец, страдавшему от несварения и головных болей Мардиху своё согласие на брак с дочерью Царя.

Сидя на низком диване, поставленном специально для заморского гостя в небольшой Зале для частных приёмов, Палий самолично подлил послу крепкого вина двадцатилетней выдержки и взмахом огромной ручищи отмёл возникшее у того слабое возражение:

– Не-ет, дорогой мой друг, так не пойдёт! Я безмерно уважаю вашу прекрасную страну и её могучего и непобедимого Царя Магдара Великого, но и ты должен уважать меня и моё гостеприимство! Я не понимаю, как твой бог Ахха может запретить тебе употреблять такой прекрасный нектар – это благороднейшее вино! И пьём мы его не просто так, а за здоровье твоего блистательного повелителя и его любимой дочери Хантумы. Или ты не желаешь им здоровья?

Побледневший посол, не зная, как выкрутиться из щекотливой ситуации, благоразумно решил, что лучше уж он принесёт по возвращении богатые дары своему богу, чем останется без головы из-за недовольства своего Царя. И обречённо поднял кубок.

Остановить Палия было не просто трудно – невозможно. Они выпили за счастье молодых, за красоту и добродетельность невесты, за будущего наследника, за здоровье Великого посла и ещё много за что. Когда быстро захмелевший посол уже едва ворочал языком, Палий подсел к нему и, по-дружески обнимая за плечи, громко прошептал на ухо, обдав перегаром:

– Слушай, Мардих, дружище, а эта девка, Хантума, она и вправду ничего? А? Да, ладно, ладно, верю! Но всё же? А то я вас, антубийцев, знаю – расхвалите, расстараетесь, а дома развернёшь товар, а там…

Мардих возмущённо замотал головой и залепетал что-то по-антубийски, размахивая руками. Кое-как успокоив посла ещё одной порцией вина, теперь уже за вечную дружбу между народами, Палий, похлопав вконец осоловевшего собеседника по колену, ласково сказал:

– Просьба у меня к тебе, Великий. Чтоб наша дружба ещё крепче стала, хочу отдать за твоего Царя Магдара или за его главного наследника свою дочь Лею, любимицу и красавицу. Ей восемнадцать, самое время. Что скажешь? Поспособствуешь?