Ветер с Юга. Книга 1 - Людмила Ример

Едва научившись ходить, дети уже начинали осваивать метание шариков, и к семи-восьми годам многие достигали потрясающей меткости. Собираясь в ватаги по нескольку человек, среди которых обязательно был взрослый, хорошо знавший характер ближайшего болота, они отправлялись на охоту – добычу лягушек.

Местные квакши при виде крадущихся по болоту людей мгновенно замолкали и прятались, поэтому с каждым годом охотникам приходилось всё дальше уходить от дома и всё пристальней обшаривать кочки.

Лягушек, точнее их задние лапки, варили, солили и вялили, делая запас на зиму. Не убитых, а только оглушённых лягух, паковали в закрытые плетёные корзины с болотным мхом и несли в город, где добычу скупали торговцы и развозили этот деликатес по городам всей Нумерии.

Более старшие и опытные мужчины занимались отловом болотных гадюк, чей яд лекари весьма успешно использовали в мазях и притирках. При упоминании об этих тварях лицо Твана окаменело, а Дарт зябко передёрнул плечами. Ник, у кого перед глазами до сих пор стояло опухшее лицо Таны с полными ужаса глазами, так запустил шарик, что тот, свиснув над соседней лачугой, улетел неизвестно куда.

– Эй, эй, ты это что делаешь! Куда лупишь-то! Так никаких шариков не напасёшься! А они тут на вес золота! Нам же обратно глину приходится из самого Цингурина на своём горбу таскать! Стрелок!

Никита виновато опустил голову и попробовал поискать злосчастный шарик за соседней лачугой, но только весь вымазался в грязи и порезал руку острой, как нож, болотной травой.

– Ты смотри, не успел шагу ступить – уже поранился. Это болото – тут нельзя шагать, куда попало и хватать, что попало. – Урсин потопал к лачуге и вернулся через минуту с не большой баночкой в руках. – Давай руку.

Место пореза защипало, но кровь сразу же перестала течь, и через пару минут на ране образовалась плотная корочка.

– Либела, – Урсин довольно хмыкнул. – Без неё мы тут все давно бы пропали. Каждый день кто-нибудь обязательно порежется.

– Хорошая травка, – Никита потрогал ранку, но боли не почувствовал.

– Угу. Прошлым летом один парнишка, странный какой-то, неразговорчивый, руку порезал, аж кость видно было. Думали, кровью истечёт, но мазь вовремя принесли. Только шрам и остался.

Урсин задрал левый рукав и прочертил пальцем полоску от середины предплечья до основания большого пальца.

– На себе не показывают, – буркнул Никита и, встретив удивлённый взгляд Урсина, добавил, – ну, у нас так говорят…

Жаба внимательно посмотрел на мальчика и, пожевав свои бледные губы, констатировал:

– И ты странный какой-то…

И не зная, как ещё выразить эту невесть откуда берущуюся в забытом Богами крае странность, махнул рукой и отправился к Дарту, уже в третий раз заехавшему себе по уху непокорным оружием.

Жаба уже почти дошёл до Дарта, когда Никита вынырнул, наконец, из задумчивости и спросил:

– А как его звали?

– Парнишку-то? Такое имя потешное – Тони… и он ещё всегда добавлял – Рой. Его в прошлом годе ватага Сутулого Румса на болотах нашла, в одной рубашке безрукавой и штанах, срамно сказать, чуть прикрывавших… ну энтот… ну, понял чё, – Жаба хихикнул, скосив глаза на низ своего брюха. – Вот только весной сбёг он… Дурак, куда отсюда сбежишь, не зная тропок, – Жаба вздохнул и, поддёрнув штаны, добавил: – Утоп, однако…

Тренировка продолжилась, а Никита так и остался сидеть с открытым ртом.

Факел чадил, отбрасывая на стены коридора уродливые прыгающие тени. Лея молча шла за стражником, аккуратно ступая по каменным плитам первого нижнего этажа главной тюрьмы Нумерии – страшного Саркела.

На этом этаже в тёмных сырых камерах без света и свежего воздуха содержались преступники, причинившие мелкий вред государству или лично Повелителю: помощник сборщика налогов, исправно складывавший собранные литы в свой бездонный карман; неудачник-поэт, сочинивший и распевавший на торговой площади похабную песенку о старом толстом дураке, которому ветвистые рога мешают снимать на ночь корону; карманный воришка, который спасаясь от погони, ранил ножом Золотого Меча.

Сюда же Главный Суд Нумерии, в качестве особой милости, поместил и виновницу грандиозного скандала, отголоски которого до сих пор перекатывались по всей стране – последнюю жену Палия Первого. Пока… последнюю.

В коридоре было холодно, и Лея плотнее закуталась в чёрный шерстяной плащ и ниже надвинула на лицо капюшон. Стражник не знал, кем была эта посетительница, да и не проявлял особого любопытства – золотое кольцо с крупным изумрудом стало более чем достаточной платой за его временную слепоту и глухоту. Захотела увидеть эту шлюху, бывшую жёнушку Палия – ну и ладно. Какое ему, собственно, дело, какие такие мысли бродят в голове у этой дамочки.

Коридор резко повернул, и девушка чуть не налетела на внезапно остановившегося стражника.

– Пришли. Я дам вам факел и буду ждать здесь. Только будьте осторожны – преступница часто буянит, орёт и швыряет в нас всем, что под руку попадает. Уже разбила всю глиняную посуду, приходится носить ей похлебку в железной миске.

Лея кивнула, взяла факел и, дождавшись, пока стражник, погремев ключами, отопрёт замок, решительно шагнула внутрь. Камера оказалась неожиданно большой и даже слегка освещённой. Вечерний свет падал через находящееся у самого потолка маленькое квадратное оконце с решёткой, сквозь толстые прутья которой мог просунуть руку, пожалуй, лишь ребёнок.

Обстановка в камере была предельно проста. На середине стоял грубо сколоченный деревянный стол с единственным табуретом, у стены напротив двери – такой же грубый топчан, да в правом углу имелась вместительная лохань с крышкой, судя по запаху, заменявшая узнице ночную вазу. Кувшин с водой и плоская тарелка с оставшимися от обеда крошками служили весьма скромным украшением этого убогого интерьера.

Единственной поблажкой, вымоленной семьёй Енарии Вермокс у разгневанного Повелителя, был мягкий матрас, набитый гусиным пухом, да тёплое одеяло из пушистого меха. Кронария лежала на своей царской кровати лицом к стене и даже не повернулась на звук открывшейся двери.

Стражник прикрыл дверь. Ключ не зашуршал привычно в замке, и узница насторожилась. Резко повернув голову и увидев у двери неподвижную тёмную фигуру, она подскочила на кровати и, сжавшись в комок, испуганно закричала:

– Кто здесь? Что вам от меня нужно?

Фигура шевельнулась. Лея откинула капюшон, и свет факела осветил её лицо. Кронария вскрикнула от неожиданности, и её голубые глаза, казавшиеся огромными на бледном исхудавшем лице, стали ещё больше.

– Ле… – палец, прижатый к губам гостьи, заставил Кронарию замолкнуть. Лея мотнула головой на дверь, предупреждая о слушающем с той стороны двери стражнике. Воткнув факел во вбитое в стену кольцо, Лея придвинула табурет поближе к топчану и села.