Людвиг II - Мария Залесская

К сожалению, в данном случае о честности и порядочности речь не идет. Мы имеем дело с прямым предательством своего государя со стороны в первую очередь гофкурьера Карла Хессель-шверта (Hesselschwert) и камердинера Лоренца Майра (Mayr). Оба этих человека, пользуясь своей близостью к королю, очень скоро стали для газетчиков и правительства неиссякаемым источником пресловутой «информации из первых рук» касательно состояния психического здоровья короля. Были ли они подкуплены членами правительства (например, материальные возможности того же графа фон Хольнштайна позволяли ему и в одиночку подкупить хоть десяток королевских слуг, и в данном случае есть резон предположить, что именно он профинансировал деятельность предателей) или действовали из каких-либо других своих интересов? Бесспорных документальных свидетельств (по крайней мере, доступных исследователям; про закрытые частные архивы и документы сомнительного происхождения пока нельзя сказать ничего определенного) того нет.

Почему же тогда, исходя из презумпции невиновности, все же возникают сомнения в честности этих наиболее приближенных к королю людей? Дело в том, что и механизм передачи информации исключительно определенным лицам, и непосредственно то, кем являлись эти лица — а в первую очередь это были как раз заинтересованные в смене власти члены баварского правительства барон фон Лутц и барон фон Краффт, граф фон Хольнштайн и принц Луитпольд, — говорят сами за себя. Итак, доверенные люди короля, можно сказать, его «второе я», общаются с самыми главными его врагами? Более того, дают исчерпывающий, чуть ли не ежедневный отчет о том, что король делал, что говорил, чем занимался. Зачем? Что-то очень уж напоминает все это банальную слежку с ожиданием того, когда «объект проколется». Впрочем, и ожидать-то ничего не требуется: если «объект не прокалывается» самостоятельно, то ему можно и «помочь» — где-то присочинить, где-то исказить факты. Главное, чтобы заказчики были довольны!

Почему мы упорно говорим о политическом заказе? Если бы донесения гофкурьера и камердинера были правдивыми, то они не противоречили бы воспоминаниям других приближенных, не замеченных в контактах с правительством, а следовательно, заведомо не заинтересованных в подтасовках фактов. Но как раз это мы и видим: с одной стороны, мемуары верных слуг, полностью опровергающих любые попытки сделать из Людвига II умалишенного, и в большинстве своем либо вовсе не попадающие в печать, либо тут же изымающиеся из обращения, а с другой — донесения всего двух человек, рисующих прямо противоположную картину и печатающихся чуть ли не на первых полосах центральной прессы. Все это и наводит на мысли о том, что «отчеты» Хесселыиверта и Майра носят заказной характер и являются в лучшем случае полуправдой, а в худшем — прямой ложью.

И напомним еще раз, что именно на основании этих «показаний» выносился вердикт о невменяемости короля и именно они стали «первоисточниками» для последующих биографов Людвига II. Ведь альтернативных данных было крайне мало, или же им просто не находилось места на страницах «светской хроники». А доступ к официальным документам частично закрыт до сих пор. При этом весьма показателен тот факт, что материалы уже упоминаемого нами частного архива Дома Виттельсбахов, относящиеся к Людвигу II (Geheimes Hausarchiv, Kabinettsakten Ludwig II), выдаются исключительно по разрешению главы Дома и исключительно выборочно. Те, что подтверждают официальную версию — сумасшествие, самоубийство и т. д., доступны. В частности, «отчеты» и письма тех же Хесселыиверта и Майра! Но большая часть документов — «под замком». Какая? Такая выборочность как раз и дает в первую очередь основу для сомнений; право, было бы логичнее вообще никого не допускать в архив, мотивируя это «охраной частной собственности».

Хотя то, что архив Дома Виттельсбахов, можно сказать, засекречен, в принципе понятно. И причина того вовсе не трепетное отношение к «тайне частной жизни больного монарха».

Тогда необходимо было бы скрывать как раз те документы, что находятся в частичном доступе! Вряд ли в архивах содержится что-либо более «страшное», чем та грязь, что была выплеснута на Людвига в то время, когда его объявляли сумасшедшим, — скорее наоборот. Но правительству Луитпольда необходима была видимость легитимности, а любой факт, противоречащий официальной версии событий, наносил бы этой легитимности непоправимый ущерб. Лучше уж неподтвержденные слухи, чем прямые улики в узурпации трона. Да и современные Виттельсбахи, являясь потомками именно Луитпольда, до сих пор не стараются хоть немного реабилитировать память несчастного короля: ведь тогда пришлось бы признать, что они — потомки узурпатора. При этом нынешнее правительство Баварии уже ни при чем: теперь, когда прошло столько лет, ему никак не могут повредить «монархические интриги» более чем столетней давности! У историков же пока остаются вопросы, не имеющие ответов…

Но вернемся к тем печальным событиям. Итак, как мы уже говорили, правительство Баварии твердо решило возвести на трон своего ставленника принца Луитпольда, не выходя за рамки законности. Для этого, не опускаясь до политического убийства, посчитали наиболее оптимальным признать короля недееспособным, что автоматически отдавало корону регенту. Нужно было подготовить почву для окончательного вердикта, чтобы избежать любых народных волнений. И для этого запустили тот самый механизм политической клеветы, упоминаемый выше. На основании «свидетельств» Хесселыиверта и Майра был составлен первый так называемый «обвинительный акт», согласно которому Людвиг II объявлялся недееспособным.

Весьма показательным является тот факт, что личный врач короля Франц Карл Герштер отказался подписывать эту бумагу, не признавая Людвига душевнобольным. Более того, в Лейпциге в 1886 году, то есть сразу после смерти короля, была издана книга Герштера (Gerster. F. C. Der Charakter Ludwig II v. Bayern. Leipzig, 1886), за которую автор претерпел гонения от правительственных кругов. (Еще одна информация к размышлению!) В этой книге Герштер, находившийся при короле с 1884 года, описывает один интересный эпизод, когда он был вызван к венценосному пациенту по случаю его зубной боли: «В этой аудиенции, имевшей целью медицинскую консультацию, сначала король рассказал мне о тех страданиях, что ему причинял больной зуб, а потом это перешло в обоюдную оживленную беседу, причем я старался наводить его на всевозможные сбивчивые вопросы. Он расспрашивал меня о каждом члене моей семьи и о моих друзьях; рассказывал мне подробно о бегстве императрицы Евгении в 1870 году в Англию;[210] о разных исторических событиях; сообщал подробности об образе жизни разных коронованных особ, а также поэтах нашего времени; высказывал свои взгляды на медицину. Все свои мысли он излагал в изящной форме и вообще поражал меня своим самообладанием. В продолжение четырех часов, что продолжалась эта аудиенция, король удивительно сдерживал себя, не выказывая ни малейшей нервности. В продолжение этой аудиенции я не мог подметить ни одной черты, доказывавшей о симптомах болезни. Говорили, что король не выносит устремленных на него взглядов и сам никому не смотрит в глаза. Между тем в продолжение четырех часов, говоря с ним, я не спускал с него глаз, и он смотрел мне прямо в глаза и даже не проявил никакого нетерпения, когда я бесцеремонно распоряжался своими руками в его рту и был самым милым, терпеливым пациентом изо всех мне известных. Вообще весь разговор его был так обдуман и основателен; словом, король выказал поразительную способность скрывать свою болезнь».[211]