Гейша - Фридрих Незнанский

Эта трехкомнатная квартира в «закрытом» Арзамасе-16, казавшаяся когда-то настоящим дворцом всем бесквартирным друзьям и родственникам Мухтоловых, проживающим в соседних «открытых» городах, за десять лет постепенно ветшала, пока не превратилась в убогое подобие человеческого жилища, такое же, как и сам ее владелец, – потертое, неухоженное и требующее срочного ремонта. Все, что могло протекать, давно протекало, что могло засориться – засорилось, что могло оторваться – оторвалось. Ничего удивительного в этом не было. Вместе со смертью советской системы постепенно ушло в небытие и привилегированное экономическое положение жителей «закрытых» городов, работающих в сверхсекретных НИИ, КБ и почтовых ящиках. Как тонущий корабль, государство сбрасывало за борт балласт вместе с пассажирами. Некогда процветающие маленькие города, где жила научная элита страны, как и квартира Мухтолова, ветшали, пока вконец не превратились в безжизненные населенные пункты, а на улицах, носящих звонкие имена Кибернетиков и Атомщиков, все чаще в рабочее время стали появляться праздношатающиеся пьяненькие граждане в очках и потертых узких пиджаках с университетскими ромбиками на мятых лацканах.

Всеобщее пьянство от безысходности и повальная, убийственная нищета охватывали население бывших научных центров со скоростью чумного поветрия. Люди пропивали все, что успели накопить в былые годы: машины, мебель, женины драгоценности, дорогую бытовую технику, последние сбережения.

Кто мог, уезжали с насиженных мест, продав за бесценок квартиры. Евреи и этнические немцы потянулись в эмиграцию. Русским, особенно пожилым, решиться на этот шаг было равносильно решению об изменении пола. Вся их предыдущая жизнь, все их представления о жизни требовали радикальных перемен, но для этих перемен не хватало уже ни моральных сил, ни смелости, ни решительности… Всё казалось, что постепенно жизнь «образуется», всё ожидали получить от государства зарплату за декабрь прошлого года, всё надеялись, что «люди как-то живут, и мы проживем». Но «как-то» жили лишь те, кто мог зарабатывать челночными поездками за границу. Остальные даже не жили, а кое-как существовали. А кто же выпустит в челночный вояж подписавшего документ о неразглашении служебной и государственной тайны физика-ядерщика?

…Мухтолов с сожалением наблюдал, как кончается коньяк. Так и есть! Дорогущее французское пойло исчезало в его желудке, желанная смерть пока не наступила, а самоубийцу уже терзала жажда и страстное желание продолжить.

Черт бы побрал этот газ без запаха. Как узнать, много его уже накопилось в кухне или мало? Была бы на кухне клетка с канарейкой, что ли, как у шахтеров. Откинулась птичка, – значит, скоро… Интересно, а аквариумные рыбки для этого дела сгодятся? Может, они тоже будут реагировать на загазованность в квартире? Как-нибудь метаться по аквариуму, выпрыгивать, бить хвостами…

Мухтолов не поленился, сходил в детскую и приволок на кухню огромный тридцатилитровый аквариум, в котором дети разводили скалярий и меченосцев. Примерно треть воды при переноске он расплескал на ковры и половики по всей квартире, но для человека, готовящегося к смерти, что такое несчастные десять литров воды на фамильном ковре?

Потревоженные рыбки недовольно метались из угла в угол, недовольные таким небрежным обращением. Мухтолов взгромоздил аквариум на кухонный стол, при этом задев край фарфоровой тарелочки от чайного сервиза, которым жена разрешала пользоваться только по большим праздникам – этот сервиз ей подарили на свадьбу. Тарелка под тяжестью аквариума треснула и раскололась. Мухтолов в панике бросился было искать клей, чтобы немедленно склеить погибшую вещь, но, вспомнив, что подобные мелочи больше не должны его волновать, махнул рукой, небрежно смел осколки в помойное ведро и снова уселся на табурет, не забыв дополнить содержимое своего стакана.

Жизнь, жизнь!

Как приятно с тобой проститься! Сбросить навсегда груз ответственности за самое себя, за потерянный ценный груз (ох, об этом позорном моменте Мухтолов не хотел вспоминать даже на смертном одре!), ответственности за семью, за жену и двоих детей, которые вечно хотят конфет и бананов и которым три раза на год приходится покупать обувь… Освободиться от вечной зависимости от работы, от денег, от бухгалтерии, которая снова не начислила, от начальства, которому завидуешь смертной завистью, но при этом и ненавидишь… Нет страха, нет отчаяния, есть только удивление: и как это я раньше не догадался? Ведь ответ на все мучительные вопросы бытия и быта валялся на поверхности: «Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…» Ах, как чертовски хорошо сказал об этом Гамлет, принц Датский, в переводе Пастернака. Как емко и кратко выразил суть… суть… Да, нальем-ка еще… Однако, как быстро пустеет бутылка!

У Мухтолова появилась даже нехорошая мысль, что он не один в пустой квартире, что тут еще кто-то спрятался и, пока он ходил в детскую за аквариумом, этот кто-то отпил немного коньяка из бутылки. Схватив кухонный нож, он пробежался по всем комнатам, зажигая везде свет, заглянул в ванную, в туалет и в чулан. Но посторонних в квартире не обнаружил.

Вернулся на кухню, опустился устало на стул и снова приложился к бокалу.

…Коньяк кончился. Красиво уйти из жизни не получилось. Оставалось ерзать на жесткой табуретке и пялиться в обвалившуюся местами кафельную плитку. Время тянулось непривычно медленно. Мухтолова с каждой минутой все сильнее мучило желание выпить еще.

Сравнить это можно было лишь с любовным томлением, когда безумный влюбленный готов не есть, не спать, бежать сломя голову в ночь с одной лишь мыслью – встретить даму своего сердца. Не выдержав этой моральной пытки, Мухтолов вскочил, решительно закрутил все газовые краны и кинулся в комнату. Там, на столе, на видном месте перед телевизором, лежала в конверте его предсмертная записка жене и остатки денег – все, что осталось от его тайного и неудачного бизнеса. Деньги он благородным жестом решил оставить своей будущей вдове вместе с мягкими упреками в непонимании и душевной черствости, а также детям, которым в скором времени предстояло стать сиротами. Трясущимися руками вскрыв запечатанный конверт, Мухтолов вытряхнул на полированную поверхность стола зеленые американские купюры. Их было ровно десять. Разложив их веером, Мухтолов после недолгой душевной борьбы жадно схватил одну и сунул в нагрудный карман рубашки. Почувствовав легкий толчок в сердце и прилив головокружения, он бодро вскочил на стул, рывком раздвинул шторы и открыл балконную дверь. Не хватало еще умереть раньше времени, не надравшись напоследок, умереть глупо, когда в кармане лежат деньги и до ближайшего круглосуточного магазина бежать пятнадцать минут! Нет-нет, он сведет счеты с жизнью, но не теперь, не сейчас…

Вернувшись в квартиру минут через двадцать с двумя бутылками, нежно прижатыми к животу под потертой джинсовой курткой, Мухтолов снова принял меры предосторожности, заперев входную дверь на цепочку, и расположился на кухне.

На этот раз (гулять так гулять!) он купил бутылку коньяка «Мартель» с летящей ласточкой на этикетке, с серебряной завинчивающейся пробкой, на которой так же изящно наискосок была выгравирована волшебная надпись: «Produced and bottled in cognac france», из-под которой тонкая шелковая ленточка с теми же витиеватыми латинскими литерами спускалась прямо к круглой серебряной нашлепке-печати, которую следует сорвать, для того чтобы откупорить напиток…