Ограбление казино - Джордж Хиггинс

Классический роман легендарного мастера.

San Jose Mercury News

Сюжет у Хиггинса выстроен стремительно, как одна сплошная сцена погони, а диалог звучит с пугающей достоверностью.

Life

Бальзак бостонского подбрюшья, Джордж Хиггинс обладает идеальным слухом. Голоса его бандитов уникальны, как отпечатки пальцев.

The New Yorker

Хиггинс — блестящий стилист.

New York Post

Однажды Раймонд Чандлер нанес на карту мировой литературы Южную Калифорнию; теперь Джордж Хиггинс то же самое сделал с Бостоном.

The New York Times

Джордж Хиггинс останется в веках, когда его коллег и конкурентов по цеху давно забудут.

Chicago Daily News

Серый костюм в тусклую красную полоску, фактурная розовая рубашка, на левой французской манжете инициалы, малиновый галстук с золотинкой — Амато сидел за столом-почкой с ореховой отделкой и разглядывал.

— Я вам прямо скажу, — произнес он. — Смотритесь вы, ребята, отлично. Заявляетесь на четыре часа позже, на вид говно насранное, и от вас воняет. Блядь, с кичи только откинулись или что?

— Это все он, — ответил первый. — Опоздал. А я стоял и ждал его.

На обоих — черные высокие ботинки с красными замшевыми вставками. На первом защитного цвета пончо, трепаный серый свитер и линялые джинсы. Длинные волосы — грязно-светлые. Бакенбарды. На втором — защитное пончо, серая фуфайка и грязные белые джинсы. Черные волосы до плеч. И черная щетина.

— Собак надо было запереть, — сказал второй. — У меня ж их четырнадцать штук. Это не сразу. Не могу ж я просто так куда-то, а их на улице оставить.

— И в шерсти весь, — сказал Амато. — Собакам этим, видать, с тылу заходишь.

— Все от дрочки, Хорек, — сказал второй. — У меня ж нет твоего фарта после выпуля, ни гешефтик меня не ждет, ни хера. Вот и приходится по масти.

— Здесь — Джонни, — сказал Амато. — Можете звать меня Джонни. Для шестерок я тут скорее «мистер», но вам можно «Джонни». Нормально будет.

— Попробую не забыть, Хорек. Честно, — ответил второй. — Но ты же скидку мне делай, а? Я, блядь, тока-тока с деревни. У меня в башке пиздец. Мне надо опять к обществу приспосабливаться, вот чего.

— Получше никого не мог подобрать? — спросил Амато у первого. — Этот говенно выглядит и никаких манер. И мне с такой сранью как?

— Мог бы, — ответил первый. — Но ты ж сам просил найти порядочного, помнишь? А Расселл, может, и умничает, но порядочный. Если привыкнуть.

— Еще бы, — подтвердил Расселл. — А когда таким, как ты, че-то надо, а у самих кишка тонка, наверно, придется очень постараться.

— Очень мне этот мудак не нравится, — сказал Амато первому. — Наглый слишком, на мой нюх. Сходил бы лучше притащил мне крутого черножопого. А на этого хуесоса мне терпения не хватит даже объяснить, чего я хочу.

— Расселл, ну еб твою, — сказал первый. — Будь добр, заткнись уже нахуй, не дергай мужика почем зря, а? Он нам помочь хочет.

— Я не знал, — ответил Расселл. — Я думал, это мы ему хотим помочь. В натуре, Хорек? Помочь мне хочешь?

— Пошел отсюда нахуй, — сказал Амато.

— Ого, — сказал Расселл. — Так, блядь, нельзя с людьми разговаривать. Когда клиента учишь машину водить, ты разве так с ним?

— Я вот чего хотел, — сказал Амато. — Мне два парня нужны — принесет тридцатку, по моим прикидкам. Тридцать тонн. А таких говнюков, как он, Фрэнки, таких вот засранцев я покупаю десятками по восемьдесят центов. И еще одного в придачу мне дают просто так. Найди мне кого-нибудь еще, Фрэнки. А такую срань я выслушивать не стану.

— Шмагу нашу помнишь? — спросил Фрэнки.

— Шмагу, — сказал Амато. — Какую еще шмагу? У нас шмаг сотен девять было. Только повернешься, эта мартышка новую сует, давай подписывай. Какую шмагу?

— Ту, по которой нас завалил, — ответил Фрэнки. — Федеральную.

— По коллектовке, — сказал Амато. — Ну. Когда на меня тот здоровый трюфель наехал.

— Дылда Сэлли, — сказал Фрэнки.

— Не знаю я, как его звали, — ответил Амато. — Мы с ним лясы не точили. Он с меня штаны спустить пытался, вот и все. «Ты, мальчонка, не дрыгайся минуточку, я тебе в сахарную попцу щас заправлю». Гондон. И весь в белой помаде.

— А на следующую ночь его не стало, — сказал Фрэнки.

— А на следующую ночь меня не стало, — сказал Амато. — Если б остался, точно бы не стало того черножопого. Я уже Билли Данну долото посунул на этого ебилу, если б я остался, он бы его на шпацире замочил. Вертухаи же, блядь, тупые — когда надо, их не дождешься, вот и вертись как знаешь.

— Ты был в Норфолке, — сказал Фрэнки.

— Я был в Норфолке, — подтвердил Амато. — Сижу весь день, слушаю, как какой-то щегол моего, блядь, адвоката рылом в говно макает, а сам думаю только, что Билли с этим трюфелем сделает, когда я вернусь. И тут выясняется, что еду я в Норфолк. И вечером у меня только один базар — с монашкой в серой херотени. Спрашивает, не хочу ли я на гитаре, блядь, научиться.

— Я ее знаю, — сказал Расселл. — Она там везде. В Конкорд как-то раз приезжала. Я ей говорю: «Сестра, если б я хотел научиться на гитаре, я б гитару и взял, блядь». Больше не лезла. А многим нравилась.

— В тот вечер черножопый в больничку загремел, — сказал Фрэнки.

— Хорошо, — сказал Амато. — Хоть сдох он там, блядь?

— Не-а, — ответил Фрэнки. — Но я его потом видал. Ему на тыкве, блядь, фута три шкуры не хватало.

— Ого, — сказал Амато.

— Он. — И Фрэнки кивнул на Расселла.

— Без балды? — сказал Амато.

— Обскубал его, как блядский апельсин, — сказал Фрэнки.

— Скорее, как кору с дерева, нахуй, обдирать, — сказал Расселл. — Такой шкуры, как на нем, я больше нигде не видал.

— И на тебя наезжал? — спросил Амато.

— Кто-то всегда наезжает, — сказал Расселл. — У кого-то, мне показалось, самая здоровая емкость с пастой на свете, и он на меня наезжает. А у меня блудка имелась — я пока туда ехал, с одним парнем познакомился, и он мне говорит: давай стоху из заначки, я тебе эту блудку справлю. Говорит, пригодится на всякий пожарный. И точно — десяти минут не прошло, а этот черножопый давай ко мне подъезжать. Но потом уже не подкатывал.

— Так вот оно и вышло, — сказал Фрэнки. — Мудак-то он мудак, но длинный.

— А чистый? — спросил Амато. — Оба вы чистые?