Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун

агенты службы безопасности. О направлении политической жизни в Китае с 1989 года он сказал так: «Вы можете вырастить свиней [и сделать их] очень сильными и очень толстыми. Но свинья остается свиньей. А у свиньи нет прав» [Wines 2009]. В следующем году Лю запретили путешествовать, и он подвергся преследованию со стороны службы безопасности [Jacobs 2010].

Как можно было ожидать, особенно с учетом написанного Пу Чжицяном в 1990 году очерка «Обнажая свое сердце», он не сдавался. Он поклялся отдавать дань уважения жертвам расправы, посещая площадь Тяньаньмэнь каждый год 3 июня, и делал это вплоть до 2006 года, когда его задержала полиция. Он не смог пройти на площадь, но решил, что его арест – адекватный способ почтить память жертв [Pu 2006]. В мае 2014 года Пу был задержан после участия в митинге, посвященном Четвертому июня. Он оставался под стражей до декабря 2015 года, был признан виновным и приговорен к условному сроку за «возбуждение межнациональной розни» и «провокацию конфликтов».

Во время чистки были люди, которые не пошли на сделку с совестью и остались при своих взглядах. Другие выполнили необходимые формальности. Но есть и третья группа – их деятельность во время расправы и во время чистки заслуживает особого упоминания. Их судьба – наглядный пример, объясняющий, почему чистка продолжается сегодня и вряд ли закончится в ближайшее время. К этой третьей группе относятся сторонники репрессий и чисток. Сюй Гуанчунь, яростный критик «Синьхуа» в 1990 году, сделал успешную карьеру. В 2004 году он стал первым секретарем партии провинции Хэнань[149]. Эта тенденция имела место во многих других слоях китайского общества, включая НОАК. Как продемонстрировал в своем исследовании У Жэньхуа, офицеры, участвовавшие в обеспечении военного положения, получали благодарности за доблестную службу, а также успешно продвигались по служебной лестнице благодаря своим действиям в 1989 году [У 2009а: 72–82]. В одном пекинском учреждении культуры некий сотрудник не принимал участия в групповых маршах и акциях протеста 1989 года. Коллеги постоянно спрашивали, почему он не с ними. Сотрудник сказал, что жена запирает его. Поэтому во избежание нарушения семейной гармонии он вынужден оставаться дома. Однако во время чистки этот сотрудник сказал, что он избегал площади Тяньаньмэнь, потому что разделял позицию ЦК. После того как его коллегу, поддерживавшего студенческое движение, понизили в должности, «морально устойчивый сотрудник» занял его место и в результате дослужился до должности начальника отдела[150].

В эту третью группу сторонников чисток входят чиновники более высокого уровня, чем руководитель отдела. С июля 1989 года каждый генеральный секретарь КПК – начиная с Цзян Цзэминя, включая Ху Цзиньтао и заканчивая Си Цзиньпином – обязан своим положением жестоким репрессиям и последовавшим за ними чисткам.

Без расправы и чисток эти люди не сели бы в кресло председателя, а их подчиненные не обладали бы властью. Вот почему чистка продолжается и сегодня. Как пишет историк Глэнн Тифферт, «в глазах партии площадь Тяньаньмэнь представляла собой идею о том, что решительный лидер может подтолкнуть КПК к решению собственной судьбы вопреки препятствиям и одной лишь силой воли» [Tiffert 2019: 40]. Си Цзиньпин был вдохновлен последствиями событий Четвертого июня, видя в них способ укрепления диктатуры, по силе сопоставимой с правлением Дэн Сяопина. Репрессии, связанные с трагедий на площади, вероятно, будут продолжаться до тех пор, пока Си у власти.

Глава 29

Последствия. Альтернативный путь

28 мая 1989 года Чай Лин сказала журналисту Филипу Каннингему: «Только когда вся площадь будет залита кровью, народ Китая откроет глаза. Вот тогда они действительно объединятся»[151]. После того как случалась трагедия, Чай бежала из Пекина и написала воззвание, заканчивающееся словами: «Соотечественники, граждане, у кого есть совесть, китайцы, пробудитесь! Окончательная победа будет за вами! Приближается день, когда члены ЦК, претендующие на то, чтобы говорить от имени партии, – Ян Шанкунь, Ли Пэн, Ван Чжэнь и Бо Ибо – будут уничтожены!» [Han 1990: 366].

Не только Чай Лин надеялась, что трагедия послужит причиной всенародного восстания, в результате которого правительство будет свергнуто. Вечером 3 июня, когда солдаты двигались по направлению к площади, Ли Лу размышлял: «Будут ли рабочие бастовать? Состоятся ли публичные выступления против правительства? Объявят ли некоторые города и провинции о независимости? Что делать демократическому движению дальше?» [Lu 1990: 195].

Скрываясь в первые дни после расправы, Ли Лу вынашивал план захвата центральной радио– или телевизионной станции. «Я чувствовал, что даже одного часа эфирного времени будет достаточно, чтобы убедить китайский народ подняться, – писал Ли в своих мемуарах. – Если бы мы грамотно использовали ситуацию, оппозиция армии и администрации смогла бы последовать за нами и правительство пало бы» [там же: 206–207]. Ли так и не дождался своего часа. Вооруженные солдаты охраняли ворота зданий, где располагались представители СМИ, войти было невозможно. План «Б», вынашиваемый Ли, провалился, когда полиция конфисковала частный радиопередатчик, на который он рассчитывал. План «В» – угнать автобус, звать иностранных корреспондентов по очереди и таким образом провести пресс-конференцию – также не осуществился.

Несмотря на то что план Ли Лу с захватом контроля над СМИ потерпел неудачу, слухи о расправе в Пекине распространились по всему Китаю. Восстание, на которое так рассчитывали Ли Лу и Чай Лин, не произошло. Почему? Что было бы, если бы официальное чествование войск и осуждение протестующих (даже в отсутствие смены режима) превратилось в переоценку демократического движения и кровавой расправы, а не стиралось из памяти?

Социологи Ян Су и Тин Цзян утверждают, что революция после расправы в Пекине не произошла из-за того, что правительство выдвигало в СМИ «ложные ответные обвинения» (контр-фрэйминг) [Su & Jiang 2016: 89]. Су и Цзян считают, что поскольку июньские заявления высших руководителей о необходимости подавить контрреволюционное восстание соответствовали высказанным в передовой статье «Жэньминь жибао» от 26 апреля 1989 года призывам противостоять хаосу, люди, которые не были свидетелями расправы в Пекине, «поверили им… это объясняет отсутствие возмущения среди китайцев после расправы». Су и Цзян правы в том, что Дэн Сяопин и Ли Пэн никогда не отказывались от своего изначального осуждения хаоса. Но аргумент социологов в пользу того, что люди восприняли и поддержали «ложные ответные обвинения» правительства, неубедителен. Понимание скрывающейся за заявлениями правительства правды о том, что жестокое насилие уничтожило мирное протестное движение, не служит подтверждением веры людей в официальные версии.

В июне 1989 года в Пекине и за его пределами возмущались многие. Пу Чжицян, Ян Сяньи и Шао Яньсян смело заявляли о своем несогласии. Другие – например, измученный профессор, упавший навзничь и ударившийся головой ночью 3 июня, – почувствовали гнев, но замолчали или даже повторили официальную линию о противодействии хаосу и подавлении мятежа. Они знали, что сопротивление было слишком рискованным, потому что думали о расправе и чистке, а не потому, что их убедила пропаганда. Применение армией летального оружия, за которым последовали аресты «бунтовщиков» и массовые чистки, признание и перерегистрация членов партии, посеяли страх и покорность, подчинили и деморализовали многих, кто сочувствовал протестующим. Выкашивание мирных жителей из пулеметов, а не «ложные ответные обвинения», позволило КПК сохранить власть.

Был альтернативный путь, на который многие возлагали надежды: официальная переоценка протестов и репрессий и реабилитация жертв. Участники протестов и свидетели расправы считали, что они на правильной стороне истории и что Дэн Сяопин, Ли Пэн, а также офицеры и солдаты НОАК, которые