Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун

поведение весной 1989 года считалось противоречащим политике Центрального комитета[144]. В учреждениях, среди которых были Канцелярия политических реформ, «Жэньминь жибао» и информационное агентство «Синьхуа», чистка не была рутинной административной задачей. Она больше походила на политическое движение эпохи Мао, полное обвинений, предательств и критических речей. Все это было предназначено для подтверждения заранее вынесенного руководителями чистки вердикта о том, что все кадры были вовлечены в заговор, связывающий Чжао Цзыяна со студентами на площади.

В августе 1989 года секретаря Бао Туна У Вэя освободили из-под стражи и разрешили вернуться в Канцелярию политических реформ. Он захотел увидеть прежних коллег, но почувствовал неладное. Коллеги вышли с приветствиями, но У Вэй уже не чувствовал «гармонии и близости», как раньше. Большинство коллег сразу вернулись в свои кабинеты; те, кто остался, чтобы поболтать, сказали У Вэю, что внешняя рабочая группа уже начала проводить чистку. Кто-то спросил о его опыте пребывания под стражей. У Вэй ответил: «Я сказал все, что должен был сказать. Я не сказал ни слова из того, чего не должен был говорить». Позже в тот же день руководитель группы по чистке вызвал его для разговора. Руководитель сказал: «Я слышал, что вы не сказали ничего, что не должны были говорить в Циньчэне. Что же вы не должны были говорить?» У Вэй был шокирован тем, что коллеги так быстро передали его слова. «Я понял, что канцелярия изменилась, – писал У Вэй. – Мне нужно было следить за тем, что говорю» [У 2013: 559].

Принуждение докладывать о своих коллегах было значимой стратегией рабочих групп по чистке в «зонах серьезного бедствия». Это соответствовало Центральному документу № 3, гласившему: «Мобилизовать массы для разоблачения и обвинения… держать в тайне личность обвинителей и защищать обвинителей от возмездия, с которым они могут столкнуться» [Чжунгун чжунъян 1990: 40]. В конце октября 1989 года редактор «Жэньминь жибао» Лу Чаоци был отстранен от занимаемой должности на время следствия. Гао Ди, новый руководитель газеты, сказал Лу, что помимо изучения собственных ошибок ему придется сообщать о чужих. Лу знал, что Гао пытался изобличить Бао Юйцзюня, которого подозревали в том, что он работал вместе с Бао Туном в начале 1980-х. Бао Юйцзюнь выполнял административные задачи в «Жэньминь жибао» во время студенческого движения и не участвовал в создании публикаций противоречивого содержания. Фактически он был назначен руководителем чистки в газете. Но затем бывший сокурсник донес на Бао Юйцзюня, сказав, что его отношения с Бао Туном были «необычными». Это привело к тому, что Бао Юйцзюнь был исключен из группы чистки. Он сам стал мишенью [Лу 2006: 211].

Объекты чистки обсуждались не только в кулуарах, люди также высказывали свое мнение на открытых собраниях. Гао Вэньцянь, работавший в Центральном отделе изучения документов, возглавлял группу официальных лиц во время марша протеста, а также подписался под открытым письмо в ЦК КПК, он защищал патриотизм студенческого движения.

Но вместо того чтобы не обращать внимания или свести к минимуму оценку причастности Гао, коллеги заявили, что он ударил партию ножом в спину[145]. Подобные случаи были и в «Синьхуа» в феврале 1990 года – присутствующие на собрании по очереди критиковали объект чистки. Один выступающий обвинил бывшего заместителя директора «Синьхуа» Го Чаожэня в том, что тот выступил в защиту Чжао Цзыяна.

Другим активным обвинителем был Сюй Гуанчунь, директор пекинского отделения «Синьхуа». В своей долгой речи он, по сути, обвинил всех своих коллег в государственной измене, проведя аналогию их нежелания распространять объявление военного положения с невыполнением приказов военными. Посоветовавшись со своими друзьями после язвительной речи Сюя, Го Чаожэнь отшутился, вспомнив, что его коллеги однажды сказали о Сюй Гуанчуне: «Он обобщает и преувеличивает. Это наследство Культурной революции»[146].

Перед лицом резкой критики жертвы могут либо дать отпор, либо свалить вину на другого. Оба явления имели место. В августе 1989 года внутренний информационный бюллетень «Жэньминь жибао» опубликовал самокритику Ли Пу, который до выхода на пенсию работал заместителем директора «Синьхуа». Ли критиковал себя за «серьезную ошибку» участия в «незаконном марше» 18 мая 1989 года. Чжан Ваньшу из «Синьхуа» был в ярости, что руководство «Жэньминь жибао» использовало пенсионера как мальчика для битья, чтобы отвлечь внимание от собственного поведения. Ли Пу сочувственно относился к студентам и был против военного положения[147].

Сотрудники «Жэньминь жибао» поняли, что перекладывание ответственности дает лишь временную передышку. В итоге им самим пришлось активно опровергать нелепые обвинения. Чистка в «Жэньминь жибао» касалась не только нарушений 1989 года. Руководящие процессом чистки чиновники утверждали, что издание выступало против Центрального комитета с 1976 года. Это обвинение появилось в стенограмме дискуссии между представителем Центральной консультативной комиссии Ху Цяому и новыми руководителями газеты после чистки. Бывший руководитель газеты подготовился к разговору. Он составил список всех случаев, когда Центральный комитет публично хвалил «Жэньминь жибао» начиная с 1970-х годов, и спросил: «Кто дал вам право опровергать суждения Центрального комитета о работе “Жэньминь жибао”?» Ху Цяому пошел на попятную, заявив, что у него не было возможности одобрить стенограмму до ее распространения [Лу 2009: 213–214]. Эта моральная победа не смогла остановить чистку в «Жэньминь жибао». По меньшей мере восемь основных сотрудников были сняты с должностей [Tan 1990: 169].

* * *

Жаркие споры и массовые понижения в должности в «Жэньминь жибао» не позволяют охарактеризовать чистку как кампанию, которая «потерпела неудачу». Несмотря на то что такие «зоны серьезного бедствия» не были репрезентативными для чистки, они служили примерами того, что может случиться с людьми, не «синхронизированными» с мнением Центрального комитета. В более широком смысле трагедия на площади и ее последствия изменили жизненный путь многих. Те, кто планировал делать карьеру в Китае, бежали из страны (или остались за границей). Студенты элитных университетов, которые рассчитывали на хорошие рабочие места, вместо этого получили отметки в личных делах, они не смогли работать в Пекине. Для кого-то отметка в личном деле была пятном на всю жизнь, для кого-то временной проблемой. Яркий представитель интеллигенции Ван Хуэй в 1990 году был «сослан» в Шэньси на один год для «закалки»; другой выпускнице университета пришлось работать в сельской местности и проводить в жизнь политику «одна семья – один ребенок», прежде чем ей разрешили устроиться на работу в Министерство финансов[148].

Конечно, эти наказания не столь страшны. Ван Хуэй и женщина из Министерства финансов прекрасно справились со своей задачей. Даже те, кто потерял работу или стал безработным из-за чистки, впоследствии смогли преуспеть. Лю Сули, преподаватель Китайского университета политических наук и права, участвовал в организации протестов на площади Тяньаньмэнь в 1989 году и находился в заключении до 1991 года. Лю был исключен из партии и уволен с работы. Но затем он основал независимый книжный магазин «Бэйцзин Ваньшу Шуюань», ставший центром интеллектуальной жизни Пекина. Также стоит вспомнить и Пу Чжицяна: он стал успешным юристом.

Однако достижения Лю Сули и Пу Чжицяна были нестабильны. Их биографии демонстрируют, что чистка после Четвертого июня продолжается. Освобождение Лю Сули из тюрьмы было обусловлено тем, что он отказался дать интервью о событиях 1989 года. Он нарушил свое обещание за несколько дней до 20-й годовщины репрессий, когда сказал репортеру «Нью-Йорк таймс», что за ним постоянно следят