Босс преступного мира - Пайпер Стоун

по крайней мере двое сотрудников сбежали, как только увидели меня. Возможно, им были даны чёткие инструкции не разговаривать со мной. Это будет отвратительно. Как я узнаю всё об Армане, что смогла бы использовать для шантажа, без их помощи?

Возможно, всё, что я пыталась сделать, — это не обращать внимания на странную ситуацию, на тяжесть, давящую на мой разум. Я не была до конца уверена, что когда-нибудь смогу полностью доверять Арману, если он продолжит угрожать мне жизнью моих родителей. Это было настолько сюрреалистично, что мало кто смог бы долго это терпеть.

Я была близка к тому, чтобы ещё сильнее влюбиться в этого мужчину, любовь — которую я всё ещё хотела отрицать. Я доела пирожное и направилась в библиотеку, листая книги, как делала раньше. Может быть, попозже я возьму одну, чтобы побыть наедине с собой. А вечером поужинаю. Будет интересно.

Мои мысли продолжали метаться с бешеной скоростью, когда я проходила мимо закрытой двери его кабинета, уверенная, что слышу за ней его сильный мужской голос. Затем я направилась в заднюю часть дома, туда, где не была прошлой ночью.

За ещё одной стеклянной дверью располагался прекрасный солярий, ещё одна гостевая спальня и ещё одна, последняя комната. Дверь была открыта, так что всё было по-честному. Когда я вошла внутрь, то сразу вспомнила те дни, когда брала уроки игры на фортепиано и балета, на которых настояла моя мама.

Великолепный «Стейнвей» стоял возле окна от пола до потолка, музыка уже ждала своего часа. Одну стену занимали книжные полки, на которых были расставлены книги по фортепианной музыке. Были также учебники музыки, но более давней давности. Некоторые сборники фортепианной музыки были настолько потрепаны, что их корешки были сломаны.

И, как и положено в музыкальной комнате, здесь стояли великолепный диванчик и два стула, все они были направлены к пианино, а посередине — журнальный столик для гостей и их удовольствия от прослушивания. И в довершение всего в комнате на другой стене был бар, отделанный глубоким чёрным деревом, которое гармонировало с блеском рояля.

Я пробежала пальцем по нескольким нотным сборникам, выбирая одного из моих любимых классических музыкантов. Прошло пару лет с тех пор, как я играла в последний раз, но всё должно пойти так, как все говорят. Это всё равно что кататься на велосипеде, только немного заржавевшем.

Бросив взгляд на дверь, я поставила кружку с кофе на стол и присела на скамейку. Я нашла свой любимый концерт и начала играть. Заржавевший? Чёрт возьми, мой велик просто развалился на части. Я смеялась и продолжала репетировать, пока, наконец, мои пальцы не начали двигаться с лёгкостью, порхая по клавишам.

Сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз получала истинное удовольствие от игры? Не потому, что мой отец велел мне не отставать от уроков, или мама упрекала меня в том, что моя сестра играет на фортепиано лучше, чем я? Внезапно радость вернулась, музыка успокоила что-то глубоко внутри меня. Неуверенность и страх. Возможно, это продлится недолго, но меня это вполне устраивает.

Я продолжила, растворившись в музыке, чувствуя себя свободнее, чем когда-либо за долгое время. Когда я была близка к концу, я глубоко вздохнула. На самом деле я чувствовала музыку, проживала её в своих пальцах. В тот момент, когда пьеса закончилась, я сжала пальцы и, наконец, открыла глаза.

Раздались аплодисменты.

Я резко обернулась, испугавшись, что нарушила какое-то новое правило. Несмотря на то, что прошлой ночью порка была такой соблазнительной, я чувствовала её последствия каждый раз, когда переворачивалась на простынях. Даже сегодня утром жар по обеим сторонам моей попки сохранялся.

— Это было прекрасно, — сказал Арман. — Я и не знал, что ты умеешь играть.

— Прости. Дверь была открыта.

Он прошёл внутрь, достаточно близко, чтобы я смогла уловить запах чего-то, что должно было быть гелем для душа. Его волосы были еще слегка влажными, кобальтово-синяя рубашка с короткими рукавами ослепительно выделялась на его коже. Он приподнял мой подбородок одним пальцем и сделал глубокий вдох, словно готовясь снова поглотить меня целиком.

— Ты не сделала ничего плохого. Возможно, ты послужишь источником вдохновения для Зои. Она часто забывает попрактиковаться. Можно мне присоединиться к тебе?

— Ты играешь?

— Это влияние моей матери. Она хотела, чтобы трое её неотёсанных мальчиков могли беседовать о музыке, опере, балете и классике.

— Пожалуйста, не говори мне, что тебя заставляли брать уроки балета. Если ты скажешь «да», то будешь танцевать для меня. — Сегодня утром мне стало легче смеяться с ним.

Его глаза сверкали, а озорной изгиб губ притягивал меня к зловещей ауре этого мужчины. Он ещё не побрился, и теперь трёхдневная щетина была ещё сексуальнее, чем когда-либо. Мне захотелось провести пальцами по его подбородку.

— Я был рождён с двумя левыми ногами, и мои братья тоже. Она согласилась на пару лет взять уроки игры на фортепиано для меня, уроки драматического искусства для Франсуа, а Луи заставили вступить в дискуссионный клуб, в котором он преуспел. — Арман хрустнул костяшками пальцев, и я поняла, что он пытается придумать песню.

Когда он начал играть, я больше не могла удивляться ничему из того, что он делал или в чём преуспевал. Хотя он и не был концертирующим пианистом, он играл довольно неплохо. Когда я положила руки на нижние клавиши, он улыбнулся, не глядя на меня. Когда я начала играть дуэтом, он медленно повернул голову, внимательно изучая меня.

За двадцать четыре часа он словно стал совершенно другим человеком. Песня была короткой, и к тому времени, как я закончила, ни одна клеточка моего тела не удержалась от дрожи из-за близости и нахлынувших эмоций, от желания, которое ещё не изжило себя. Я скрестила пальцы и, наконец, пристально посмотрела на него. Это было интимнее, чем когда-либо, когда мы не… Чёрт. Его радужки были окрашены в оттенки люминесцентного золота, свежий душ и седина на висках подчёркивали, что скоро его великолепные густые волосы будут выглядеть как перец, смешанный с солью.

Восхитительно сексуально.

Даже мило.

И всё же от этого мужчины у меня перехватило дыхание. Даже то, как он смотрел на меня этим утром, было совсем по-другому, как будто игра в месть отошла на второй план, уступив место чему-то другому, гораздо более чувственному.

— Что такое? — спросила я, больше не узнавая свой голос.

— Я голоден. На самом деле, умираю с голоду.

— На кухне есть выпечка, и она очень вкусная.

Он сморщил нос.

— Мне нужно что-нибудь другое,