Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс

С другой стороны, Фуке исчерпывающе объяснил его происхождение, предложив альтернативу, которая могла бы понравиться слушателям. Во время Фронды судьи – противники Мазарини обвиняли его в хищениях государственных денег и злоупотреблениях как раз такого рода, как только что описал Фуке. Дело обвинителя, напомнил он своей аудитории, выдвигать против него иски. Но с большей вероятностью дело обстояло так, как рассказывает он [735].

К концу заседания Сегье явно выбился из сил. Фуке же, напротив, выглядел более чем довольным [736].

На следующем заседании, 18 ноября, Сегье допрашивал Фуке о других пансионах, которыми предположительно расплачивались за разные сделки по налоговым откупам. Доказательствами этих транзакций в основном были неразборчивые записи, обнаруженные в документах Фуке или в счетах его бежавшего клерка Луи Брюана. Сегье решил начать с самого наглядного – пансиона в 140 000 ливров из доходов с откупа акцизов. Главным доказательством служило нечто вроде письменного протеста откупщиков – участников транзакции. Он хранился у нотариуса как формальное свидетельство произошедшего. Но Фуке уже отметил в своих письменных показаниях, что имя Брюана было вписано в текст протеста другими чернилами и другим почерком. Документ был явно подделан, чтобы превратить его в улику обвинения. Таким образом, ссылка на протест не подкрепила позицию Сегье, зато вызвала сомнения у членов палаты. Остальные доказательства сводились в основном к пометкам Фуке на документах. Он утверждал, что делал их, чтобы не забыть изучить эти сделки. И вновь не находилось ничего, что бы неоспоримо связало Фуке с условиями, на которых они были заключены, или с получением по ним денег. Многое указывало на нарушения со стороны отсутствующего Гурвиля. Но перед судом стоял не Гурвиль, а Фуке. В этот день, обмениваясь репликами с Сегье, Фуке превзошел самого себя.

Сегье оставалось только цитировать в качестве доказательств высказывания Талона. Обвинитель может говорить что угодно, возражал Фуке, но обвинения – не доказательства. Суд выносит решение, основываясь не на «предположениях и допущениях», а на «свидетельских показаниях и вещественных доказательствах» [737]. Фуке отклонил доказательства Сегье как несущественные. Он заявил: все, что в отношении него доказано, «не преступно, а все, что преступно, не доказано» [738].

Когда заседание закончилось, у Фуке опять было лицо победителя. Несколько судей, когда он выходил, приподняли шляпы. Однако на этот раз Сегье к ним не присоединился [739]. Возможно, Фуке подняла настроение неожиданная радость. Ожидая в небольшой прихожей начала заседания, обвиняемый смог выглянуть в окно и увидел знакомых, в том числе младшего брата Жиля, собравшихся, чтобы молча поддержать узника [740].

От заседания к заседанию диалоги между Фуке и Сегье становились все более ядовитыми. Сегье все больше входил в роль скорее обвинителя, чем беспристрастного судьи, оценивающего доказательства. Со своей стороны, и Фуке начал так же к нему относиться, бросая реплики, ставившие под сомнение надежность его суждений. На очередном заседании палаты разбирались обвинения, связанные с налогом marc d’or[741]. Одной из многих мер с целью срочно получить деньги в 1657 году стало дублирование административных постов в королевском ордене Святого Духа[742]. Новые должности были проданы для пополнения казны. Причем покупатели, прежде чем приступить к службе, должны были еще заплатить вступительный взнос под названием marc d’or. Таким образом, доход могли приносить и сами должности, и право собирать этот взнос. Соответственно, их можно было выставлять на торги или предлагать синдикатам. Последние могли выкупить их у государства авансом и заработать на перепродаже и на сборе взноса. Фуке обвинялся в том, что обеспечивал победу нужным участникам и сам участвовал в торгах под вымышленными именами Дюше и Монтрезора. При этом свою долю он оплачивал обесценившимися казначейскими расписками. Поэтому казна при таком способе финансирования не получала ничего или почти ничего [743].

Фуке объявил, что изумлен обвинением. Он участвовал в этой транзакции, чтобы получить назад свои 900 000 ливров, которые в предыдущем году дал казне в долг при осаде Валансьена (1656 год). Здесь он не преминул лишний раз напомнить слушателям о хвалебном письме Мазарини. Условия сделки разработал и одобрил не Фуке, а Абель Сервьен. Последний, помимо прочего, был администратором (commissaire) ордена Святого Духа. Использование подставных лиц было в таких расчетах в порядке вещей. Обращаясь к Сегье, он спросил: «Что это доказывает?… Разве вы не получали выплаты из казны под чужими именами? У меня есть доказательства. Если нужно, я могу предъявить их здесь. Почему в моем случае это преступно?» [744]

В письменных показаниях Фуке уже упоминал и перечислял чужие имена, под которыми действовали некоторые высшие должностные лица. Речь шла о высокопоставленных судьях, а также Мазарини, Сегье, Талоне и Кольбере [745]. Затем обвиняемый напомнил слушателям, что Дюше был одним из слуг Сервьена. Последнее обстоятельство лишний раз указывает на его роль как инициатора сделки. Насколько выгодным это оказалось для казны, вопрос не к нему, Фуке, а к наследникам Сервьена.

Тут, однако, Сегье совершил большой промах. Он поставил под сомнение общеизвестную заслугу Фуке при Валансьене[746]. Тоном, не терпящим возражений, канцлер заявил, что деньги достал не Фуке. На самом деле их предоставили члены королевского совета, и лично Сегье авансировал 20 000 экю. Фуке был потрясен. Об этом обвинение до сих пор ничего не сообщало (так что Сегье не имел права выдвигать такую претензию). И поднимать этот вопрос сейчас, без казначейских счетов в качестве доказательств, – «постыдно».