Сумасшедшая одержимость - Даниэль Лори

– В гостевой комнате наверху. – И он обмяк на стуле, признав свое поражение.

Десять минут спустя каждый из нас тащил по пыльной коробке с книгами до машины, ждущей на тротуаре. Всю дорогу до аэропорта я смотрела в окно, и тот момент в гостиной растягивался между нами, словно клей: он был липким, и от него очень трудно было избавиться.

Как выяснилось, после стольких лет воздержания я не могла понять, как найти баланс между действиями и чувствами. По моему мнению, все это было обычной сексуальной привязанностью, что-то вроде стокгольмского синдрома. И у этой проблемы было только одно действенное решение: мне надо было перестать с ним спать.

Вот и все. Просто. Проблема решена.

Но стоило бы догадаться, что с Кристианом Аллистером ничто не бывает просто.

Никто не ожидал, что мы так быстро уедем домой, но затем мой спутник как бы между прочим признался, что подстрелил одного из моих родственников, и я решила, что мы обойдемся без вечеринки.

Спустя столько лет я наконец-то возразила отцу, и мне казалось, что с моих плеч упал тяжкий груз. И я знала, что мне никогда бы не хватило на это смелости, не будь Кристиана рядом.

Он откинулся на спинку дивана, а я села в кресло напротив, когда самолет пошел на взлет. Последний час он вел себя отстраненно, но теперь внезапно стал проявлять интерес.

Его взгляд ласкал мою кожу, подобно языкам пламени, скользя по обнаженному бедру в прорези платья. Я попыталась это проигнорировать, но мое тело все равно отреагировало. Мое дыхание замедлилось. Соски напряглись.

Как только мы поднялись в воздух, его хриплые слова отозвались между моих ног:

– Иди сюда.

Я вспыхнула, но помотала головой.

Меня заводило уже то, как он на меня смотрел. Если бы он меня еще и касался, я бы ни за что не смогла сопротивляться.

– Женщины мне не отказывают, malyshka. – Его голос был мрачен и лениво самоуверен. – Они всегда делают то, что я им говорю. Что бы я ни придумал. И все равно ничто и никогда не удовлетворяло меня так, как когда я был внутри тебя.

В моей груди вспыхнула ревность, но вот другие запутавшиеся части моего тела становились все горячее с каждым идиотским словом, слетающим с его губ. Мы летели всего пять минут, а я уже была готова сдаться. Оставалось последнее, что точно провело бы границу между нами.

Я вызывающе вскинула бровь.

– Сними рубашку.

Его глаза сузились, но он не отвел взгляд. Задумчиво поиграв желваками, он сделал то, от чего мое сердце остановилось.

– Иди сюда и сними ее сама.

Соблазн потянул меня изнутри.

Целых три секунды я боролась с этим порывом, но кого я вообще пыталась обмануть?

Эта битва была проиграна, еще не начавшись.

Поднявшись на ноги, я сократила дистанцию между нами, остановилась между его ног и посмотрела на него. Сверху вниз, хоть по ощущениям не было похоже, что у меня было хоть какое-то преимущество.

– Спасибо, что был сегодня со мной.

Его руки скользнули по задней стороне моих ног и притянули меня к нему, заставляя оседлать его. От физического контакта у меня вырвался одобрительный вздох.

Зарывшись лицом в мою шею, он сказал:

– Отблагодаришь меня, когда дашь трахнуть себя в миссионерской позе.

«О боже».

– Это ведь твоя любимая, не так ли, malyshka? – он ущипнул губами кожу в ямочке за моим ухом, и я застонала. Он спустился поцелуями по моему горлу. – Ты, наверное, хочешь, чтобы я целовал тебя во время секса?

«Да».

Он схватил меня за руку и прижал ее к своему стояку. Моя кровь горела ярким пламенем, пока он целовал меня в шею, а я потирала его через брюки.

– Снимай платье.

Я расстегнула платье и спустила его до талии прежде, чем осознала, что он делает, и отстранилась с возмущенным видом.

– Ты меня отвлек.

Он издал смешок, настолько низкий и сексуальный, что я тут же забыла, как злиться.

– Ладно. – Он потер ладонью челюсть и закинул руки на спинку дивана. – Развлекайся, Джианна.

Я сглотнула, внезапно чувствуя, будто замахиваюсь на какую-то крупную авантюру, просто снимая с этого мужчины рубашку. Я начала снизу и понятия не имела, что с каждой пуговицей мне будет открываться произведение искусства. Немного грубого, но все равно завораживающего искусства.

Весь его торс был покрыт черно-белыми татуировками: от Девы Марии с младенцем на его животе до кинжала, проходящего сквозь ключицы от плеча до плеча. Крест на одной груди и роза на другой. Церковь с куполами на боку. Маяк на правой руке.

Кандалы на одном из запястий окончательно подтвердили мои догадки.

Он был в тюрьме.

В российской тюрьме.

Я обвела пальцем долларовую купюру на его плече, мысленно спрашивая, знал ли он, когда набивал эту татуировку, что окажется здесь, в десяти километрах над землей, на правительственном самолете Соединенных Штатов.

Его пресс напрягся, когда я провела по нему рукой.

– Расскажешь мне, что они значат? – спросила я.

– Нет. – Коротко и резко.

Я водила по нему пальцами, зная, что иногда такие символы означают, что их носитель совершил что-то ужасное, но почему-то каждый из них меня восхищал. Может быть, потому что я и так знала, что он далеко не был паинькой.

– Скажи, что означает эта.

– Нет.

Я не могла перестать его касаться. И не только потому, что он был самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела, но потому что он был самым интересным. Хладнокровный профессионал снаружи, грязный преступник внутри.

Я обхватила пальцами кандалы на его запястье.

– Вот эта. Скажи мне, что она значит, и можешь делать со мной что угодно.

– «Что угодно» – это сильное заявление.

Он сказал это слегка угрожающе, и по моей коже пробежали мурашки.

– Я в курсе.

– Я скажу тебе, но только потому, что у нас два часа полета впереди, и я бы предпочел провести их, трахая тебя. А не потому, что я тебе открываюсь. Поняла?

«Мудак».

Я вздохнула.

– Ну вот, а я-то думала, что у нас все идет к помолвке.

– Она означает пятилетнее заключение.

«Пятилетнее?»

У меня было так много вопросов, но я оставила их при себе. Я знала, что если начну раздувать слона из того, что он мне сказал, то он лишь еще тверже решит больше ничего не говорить.

Я быстро посчитала. Я знала его уже восемь лет. И ему должны были потребоваться годы, чтобы заработать репутацию, позволяющую его нынешнюю должность. А ему