Сумасшедшая одержимость - Даниэль Лори

есть делал абсолютный минимум, чтобы я не померла. Мы поняли, пап, ты выдающийся родитель.

– Неблагодарная ты сука, – выплюнул он.

Ее голос дрожал от эмоций.

– Ты знаешь, мне тебя жаль. Ты был одержим мамой, а она тебя ненавидела. Она ненавидела тебя так сильно, что рисковала снова и снова, лишь бы сбежать от тебя…

Я дернулся от звука резко отъехавшего к стене стула и распахнул дверь. Мой голос стал неестественно спокойным.

– Убери руки от нее, сейчас же.

Сол держал ее за лицо, его пальцы впивались в ее щеки. Он стиснул зубы, но отпустил ее, сделал шаг назад и отряхнул рукав.

Я не смотрел на нее, не мог посмотреть на нее: если бы на ее коже оказалась хоть одна красная отметина, я бы слетел с катушек.

– Выйди, Джианна, – сказал я.

Она помедлила.

– Выйди.

Когда она направилась к двери, Донни посмотрел на Сола, как бы спрашивая, дать ли ей пройти. Сол напряженно кивнул. Донни закрыл дверь и встал рядом с ней.

Сол сел обратно в кресло и поправил бумаги на столе, словно его только что не застали за нападением на собственную дочь.

– Присаживайся, Аллистер. Мы давненько не болтали.

Я никогда в жизни не болтал с этим человеком. И не работал с ним. Я знал его через Антонио. А с Антонио, черт подери, я согласился работать только потому, что был одержим его женой.

Я остался стоять.

– Я не знаю, как бы тебе это покороче и попонятнее объяснить, но Джианна для тебя больше не существует.

– Ты так это говоришь, словно у тебя есть на нее какое-то право, Аллистер. Помни, что это я ее сделал.

– Точно? А то я слышал, что кто-то другой трахнул твою жену лучше тебя.

Он побагровел.

– Ты не хочешь быть моим врагом.

– Мне кажется, для этого уже поздно.

Мы прожгли друг друга взглядами.

– Хочешь мою дочь? Хорошо, забирай. Только не приходи потом ныть ко мне, когда обнаружишь, что она трахается с сантехником. К сожалению, в этом она пошла в мать.

Этот человек был так озлоблен, что это можно было почуять. Но было в нем и что-то еще – вина. Босс старел, и у него просыпалась совесть. Но он был слишком извращен, чтобы знать, как извиниться, и вместо этого чуть не придушил свою дочь.

– Я согласен пойти на риск.

Проходя мимо Донни, я достал пистолет и с тихим хлопком прострелил ему руку. Донни зашипел от боли, сползая на пол по стене.

Сол стиснул зубы, но только поднял бровь.

– Это за то, что ты ее коснулся. – Я убрал пистолет и открыл дверь. – Каждый раз, как ты будешь касаться того, что принадлежит мне, я буду ломать то, что принадлежит тебе.

Глава двадцать четвертая

Джианна

Раздавшийся в воздухе хлопок пронзил мое сердце ледяной иглой.

Но стоило Кристиану выйти в гостиную, где я металась от стены к стене, под моей кожей разлилось такое сильное облегчение, что я забыла, как дышать.

Сердце колотилось.

Глаза жгло.

Злость, облегчение, страх перед этим извращенным семейным воссоединением – все это навалилось одновременно. Я быстрым шагом подошла к Кристиану и толкнула его. Он даже не покачнулся, и это только сильнее меня разозлило. По щеке скатилась слеза.

– Ты работал с моим отцом! – обвиняюще воскликнула я.

– Я никогда в жизни не работал с твоим отцом.

У меня вырвался саркастичный смешок, давая понять, насколько я ему не поверила.

Кристиан заиграл желваками.

– Я работал только с Антонио. Как ты знаешь, они вращались в одних кругах.

В его словах был смысл, даже слишком много смысла. Я сразу предположила худшее, потому что всегда ожидала подвоха от мужчин. Да дело было даже не только в этом, я хотела ожидать от него подвоха. Потому что с ним мне казалось, что я теряю контроль, что спасательный круг выскальзывает из моих пальцев каждый раз, как он меня касается.

Я ненавидела все эти чувства.

Благодарность. Неуверенность. Облегчение.

Потому что однажды я утону в них.

И он не станет меня вытаскивать.

Злость тут же вернулась, жжением по венам и за глазными яблоками.

– Лжец, – крикнула я и снова толкнула его. Мне хотелось сделать ему больно. Мне хотелось, чтобы он почувствовал то же самое, что почувствовала я в ту секунду, когда в воздухе прогремел выстрел.

Я колотила его в грудь до тех пор, пока он не прижал меня к себе, одной рукой заломив обе ладони мне за спину. Я попыталась вырваться, но, стоило мне оказаться прижатой к его теплому телу, как мои согретые мускулы внезапно обмякли.

– Дыши, – приказал Кристиан.

Я сделала глубокий вдох.

– Выдыхай.

Я прислонилась к нему, глубоко дыша и беззвучно плача. Я ненавидела себя за то, что опять разревелась перед этим человеком, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме того, как хорошо, как правильно было быть вот так прижатой к нему.

– Я слышала выстрел, – сказала я, и облегчение в моем голосе было кристально ясным.

Три простых слова обнажили мое сердце и распахнули его нараспашку.

Оно истекало кровью, которая капала на пол у его ног.

Кристиан поднял мое лицо за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. Его лицо было очень близко, размытое сквозь пелену слез.

– А я думал, ты меня ненавидишь, malyshka.

– Ненавижу, – выдохнула я ему в губы, но вышло слишком уязвимо, слишком отчаянно, чтобы быть хоть немного убедительной.

В тот момент, когда я думала, что он прижмется губами к моим, он отстранился. Я нервно вдохнула, чувствуя, как кожа покрывается инеем изнутри из-за отсутствия его тепла.

Его голос звучал отстраненным.

– Нам пора.

– Погоди, – сказала я. – Мамины поваренные книги. Они мне нужны.

– Тогда давай быстрее. Не думаю, что нас пригласят на чай.

Мне было любопытно, что произошло в папином офисе после моего ухода, особенно учитывая выстрел, но в тот момент у меня не было сил его расспрашивать.

Гуччио вскочил на ноги, когда мы обнаружили его жующим сэндвич на кухне. Он удивленно смотрел, как я роюсь в шкафчиках над микроволновкой, где мама хранила книги. Я слишком хорошо знала отца, чтобы подумать, будто он избавился от ее вещей. Он любил ее извращенным, удушающим образом.

Ничего не найдя, я повернулась к кузену, которому было всего лет семь, когда я видела его в прошлый раз.

– Мамины книги, где они?

Он нахмурился.

– Ему не понравится, если ты заберешь…

– Где. Они? – нетерпеливо спросил Кристиан.

Гуччио