А печаль холод греет - Дайана Рофф

– Поэтому ты так теперь плохо относишься к Филис? Чтобы не полюбить её снова? – так тихо прошептала я, что почти не слышала собственного голоса – шелест смявшейся в моих пальцах бумаги был и то громче моего голоса.

Но Тория, казалось, понимала меня без слов – ошибки и тяга прошлого раскрыло все её чувства.

– Я боюсь влюбиться в неё вновь. Я была так рада наконец-то встретиться с искренней, чистой, а главное взаимной любовью – я сама любила так впервые. Но потом я поняла, что не достойна Филис: разумеется, я понимаю, какой я ужасный человек. Разумеется, я знаю, что я самая настоящая стерва и тварь, не способная на настоящие чувства. Разумеется, это и разбило наши сердца – мне противно от самой себя, но я не могу себя изменить. Пыталась. Правда, пыталась. И особенно, когда появилась Филис… но я не смогла измениться, лишь сделала всё ещё хуже. Я выбрала этот путь, насмотревшись сериалов и не заметив, как самая превратилась в стерву из этих сериалов – а ведь это моё настоящее лицо. Знаешь, стервы запивают своё горе мартини, выглядят уверенно и ни о чём не жалеют. Они сильны духом, их разум крепок, а сердце окутано нерушимой броней. Слабость – первый грех в их заповеди, и они об этом всегда помнят. Мир будет рушиться, превращаясь в руины, в глазах застынет образ смерти, запах крови будет витать в воздухе, а люди вокруг сотрясаться от страха и паники, но не они. Эти юные валькирии пройдут вдоль трупов легкой походкой, а в глазах уверенность и храбрость будут переливаться расплавленным серебром. Стервы самые классные. Но этот образ не понравился Филис. Этот образ разрушил между нами любовь. Этот образ… моя истинная чёрная сущность никогда не была достойна Филис. И любить её такому человеку как я – как пачкать холст чернилами. Ты и сама видела, что она писала: «Моя влюблённость в тебя превращалась во тьму». И мне пришлось её бросить только потому, чтобы её цветы не гнили от моих слов, чтобы она не страдала от неполученных ответов на свои сообщения, когда я переписывалась с кем-то другим, чтобы она нашла кого-то более достойного человека, чем я… К примеру, тебя.

Я подняла на неё тусклый взгляд, тогда как сама сгорбилась от слишком большой тяжести чужих слов. Так влажно на душе, точно тонны воды беспощадно выливалось с ядовитым дождём: всё тонуло,  гнило, прижималось к холодной земле – могила звала к себе, смерть шептала на ухо утешительные слова, слабость брала верх над полуживым телом. Чужая история жизни оставляла синяки на теле, тяжесть давила на шею, потерянность и незнание, что делать, ранили сильнее кулаков.

– Меня?

Тория выглядела глубоко несчастной, но тщательно это скрывала за маской высокомерия и моральной силы. И так умело это скрывала, что сама в это верила.

– Я боюсь в неё влюбляться вновь, ведь тогда я разобью ей сердце не только неумением нормально любить, но и тем, что Филис встанет перед выбором: продолжать тщетно любить меня или найти счастье вместе с тобой. Но ведь ты тоже занята, у тебя есть Джозеф…

Я мгновенно похолодела и поспешила скрыться в своей комнате, оставив Торию в коридоре со своими мыслями, воспоминаниями и мучениями то ли совести, то ли лживой гордости. Голова раскалывалась от слишком большого количества мыслей, страхов, вопросов; мне отчаянно хотелось заглянуть одним глазком в будущее и узнать, какое же решение я приняла, чтобы сейчас так не страдать самой; мне до невыносимого жжения в груди хотелось свалить все проблемы и ответственность на кого-нибудь другого, чтобы тот принял за меня решения и дал готовый ответ – правильный, от которого никому не будет плохо. Но в этой маленькой черепной коробке в данный момент я оказалась совершенно одна – один на один со своим хаосом из мыслей.

Я думала над тем, что правда об отношениях Тории и Филис лишь усугубила моё положение: теперь я точно знала, что Филис была влюблена в меня очень давно и очень сильно, и её желание затмить боль от прошлой неудавшейся любви и страх разочароваться вновь ещё сильнее торопили меня что-то срочно решить. Но что? Как мне быть? Что делать? Что сказать? Филис не разговаривала со мной с тех пор, как я на глазах у неё убила трёх человек. Как только она меня видела, то тут же отводила взгляд и пыталась где-то скрыться – и это оказалось так больно, что я со всей своей чёрствой душой раскаялась за содеянное. Но давить на Филис и просить личного разговора я так и не решилась: видела, ей нужно ещё время. А мне? Мне тоже оно нужно было, как бы с каждым новым днём я всё больше ни скучала по Джозефу и по тому времени, когда всё ещё было хорошо. Человек ценил свою прошлую спокойную жизнь только тогда, когда от неё оставался лишь прах.

Скоро и от меня останется лишь прах.

Руки дрожали, когда набирали знакомый номер телефона, но Мэйт вновь не отвечал. Он не появлялся в сети с того момента, когда я с ним в последний раз разговаривала, не отвечал на звонки, ничего не писал мне, и я с ужасом думала, что его, возможно, уже не было в живых. Ведь он мне не говорил о том, оказался ли он заражён или нет, как и я ему об этом не говорила, но сейчас это маленькое недоверие или даже недосказанность не имело значение: мне отчаянно хотелось с ним поговорить, отчаянно хотелось попросить у него помощи, отчаянно хотелось поделиться своими проблемами. Я переживала за него, боялась, что Мэйт погиб, мечтала с ним встретиться и крепко обняться – но пустота сейчас меня окружала, мрак и тьма, в которой хотелось раствориться.

И плакать.

Горько-горько плакать.

Мэйтланд – мой лучший друг, которого мне сейчас так не хватало. Филис – лучшая подруга и первая девушка, с которой я поцеловалась. Джозеф – единственный для меня парень, которому я готова отдавать всю свою любовь.

Но где они все? Где они, когда так были нужны? Где?

– Знание пагубно для любви. Только неизвестность пленяет нас. В тумане всё кажется необыкновенным.

Цитата Оскара Уайльда оказалась произнесена Элроем, что незаметно вошёл в мою комнату и застал меня сгорбленной на кровати и пусто смотрящей перед собой с опустевшей бутылкой джина. Мне не хотелось ни двигаться, ни разговаривать, ни тем более смотреть на вошедшего, поэтому я продолжала буравить взглядом световые пятна от вечернего солнца на стенке. Больше всего на свете я не хотела видеть сейчас Элроя: этот чёртов психолог начнёт ложечкой доставать мой мозг, чтобы досконально его изучить и наконец-то понять, в чём его проблема.

А ответа мне никогда не скажет.

– Знает ли Джозеф о твоих чувствах к Филис?

Я молчала, не смея поддаваться его красивому ласкающему голосу, и не показывала ни одной своей эмоции, что сейчас скопились в душе в один большой грязный ком, точно застрявший в трясине крысиный король. И не было желания во всём этом разбираться, лишь наблюдать со стороны и не думать о последствиях.

– Понять твоё молчание я никак не могу и не хочу делать поспешные выводы, тем более, если они будут неверны, – я всеми клетками тела ощущала на себе его изучающий взгляд. – Но мне интересно то, кого ты, в конце концов, решишь выбрать и сможешь ли выбрать вообще. Джозеф… как бы я его ни ненавидел, я уважаю то, как сильно он тебя любит, и то, как крепко держишься ты за него, но эта хватка ослабела, раз ты теперь вцепилась в другого человека. Я давно заметил, что ты не такой плохой человек, как ты сама о себе думаешь, и это прекрасно видно по тому, как ты пытаешься не разбить и без того покалеченное сердце Филис. О, я прекрасно знаю её историю с Торией, прекрасно знаю о том, как моя сестра не умеет любить, как она бросила Филис и как она сейчас пытается потушить последние тлеющие угольки своей влюблённости к Филис. И прекрасно знаю о том, что Тория делает это не только для самой Филис, но и для тебя, потому что так я ей приказал. Тут я даже осмелюсь раскрыть тебе один секрет: после стычек с моей сестрой я всегда не давал своей матери выгнать тебя из школы, как и после последней, между прочим. Поэтому ты должна быть в какой-то степени благодарна за то, что оставалась в одной и той же школе.