Семь клинков во мраке - Сэм Сайкс

Пока она не врезалась мне в спину.

Пока она не сбросила меня с крыши прямиком в небо и ветер не взвыл у меня в ушах.

И река не ринулась навстречу.

Никто не умирает без сожалений.

Что бы там ни втирали оперы, смерть без желания изменить прожитое означает, что у тебя изначально не было надежд на лучшее. Умирая, люди жалеют о том, чего всегда хотели, но так и не сделали.

Если повезет, все по обычной схеме: что маловато было денег, секса, веселья. Если не повезет, все плохо: что не стоило ее оставлять, не стоило ему доверять, что хотелось бы испустить последний вздох не в обществе пустой комнаты и пустой бутылки.

А если ты – это я…

Прошу…

Ты барахтаешься под водой.

Пожалуйста. Только не так.

Пытаешься удержать револьвер и выбраться на поверхность, пытаешься сохранить воздух в легких и выбросить мысли из головы.

Если мне суждено умереть…

Мысленно взываешь к любому, кто слушает.

Позволь забрать их с собой.

Я вырвалась из реки, хватая воздух, взметая пену, позади «Усталой матери», что лениво плыла по течению все дальше, не обращая внимания на бойню на своей крыше.

По крайней мере, удалялась она не слишком быстро. Я все еще могла ее нагнать. Какофония в ладони гневно вспыхнул. До моего падения он успел выстрелить лишь раз. Не хотелось бы его окончательно разочаровать.

Но как только я поплыла за кораблем, раздался голос.

– Э… эй… – донеслось тихое, напевное.

На лодыжке сомкнулись пальцы.

– Поря… дке?

Что-то потянуло меня обратно.

– Помочь.

Я вновь скрылась под водой. Взглянула вниз и сквозь толщу воды увидела ее.

Кельпицу, чьи руки из спутанных водорослей и шипов держали меня за ногу. Лицо, прекрасное, женственное, обрамленное разметавшимися прядями волос, смотрело на меня с мягкой улыбкой. Она продолжала тянуть меня на дно.

– Помочь, – шепнула она.

– Помочь, помочь, помочь… – донеслось эхо.

Из сумрака появились ее сородичи. Каждая – в облике хорошенькой юной девицы, они тянули ко мне руки, подбираясь все ближе. Один за другим их рты раскрывались, обнажая широкие, острые клыки.

– Помочь, – снова шепнула та, что меня держала.

Ну, сладенькая, ты напросилась.

Я пнула ее прямо в лицо, ломая изящный фарфор каблуком ботинка. Она издала звук, полный скорее удивления, нежели боли, и я, вырвавшись, ринулась к поверхности. Снова вынырнула, увидела «Усталую мать» и поплыла к ней сквозь туман, хватая ртом холодный воздух. Она уходила все дальше, но я могла успеть. Забраться на борт и…

– Помочь.

Сомкнулись руки вокруг моей шеи.

– Помочь.

Обхватили руки мою талию.

– Помочь.

На мне повисли трое. Но за миг до того, как надо мной сомкнулась вода, я услышала еще один голос.

– Сэл, берегись!

И увидела голубую вспышку, что пролетела по дуге сквозь дымку и вошла в реку за моей спиной.

И раздался взрыв.

Мутную толщу воды озарил свет, взревело пламя – столь яркое, что река не смогла его поглотить. Огонь взметнулся, испуская пар, раскинул липкие, смоляные пальцы, хватая водорослевых дев. И они выпустили меня, извиваясь, визжа, отчаянно пытаясь погасить пламя, которое не желало гаснуть.

Я лихорадочно замахала руками и ногами, в который раз вырвалась из воды, глотнула воздух. Справа плеснуло. На поверхности покачивались несколько связанных друг с другом досок. От них к палубе «Усталой матери» тянулась веревка. У перил, среди тумана, я разглядела их обоих – мелькнул синий мундир, блеснули черные волосы. Они с кряхтением принялись тянуть меня к кораблю.

И я не впервой задалась вопросом, стремились бы Кэврик и Лиетт меня спасти, знай они, сколько боли я им причиню.

Цепляясь за деревяшки, я изо всех сил поплыла вперед, и они наконец помогли мне забраться на палубу. Затем, пока Кэврик меня держал, Лиетт кромкой ножа соскребла с моих плеч огненную смолу и выбросила в воду.

Праведные Огни Непреложной Чего-то-там. Сраная бомба, о которой она все время болтала. Если бы не палантин, пламя сожрало бы меня вместе с келпицами.

Если не существует слова, которым описывают человека, которого рад видеть и в то же время вроде как хочешь звездануть ему между ног, можно для начала попробовать варианты типа «Кэврик» или «Лиетт».

Я смахнула с глаз мокрые волосы. Уставилась снизу вверх на его нос, не совсем ровный, и на его глаза, совсем не солдатские. А она уставилась сверху вниз на меня, истратившая ярость и гнев до последней капли, исполненная вместо них страха. Вдвоем они помогли мне встать.

Они не сбежали.

– Где вас, сука, носило?

Наверное, учитывая обстоятельства, я могла показаться неблагодарной. Лиетт, впрочем, не обратила на это внимания, ощупывая меня на предмет ранений.

– Допрос внезапно был вынужденно прерван в связи с помехами неизвестного характера. – Лиетт глянула на небо, откуда доносился грохот. – Неизвестного на тот момент, во всяком случае. Я предвидела, что Пеплоусты не станут выражать недовольство тем, что я кое-что позаимствовала. – Она похлопала сумку на бедре, раздутую от бомб. – Позволь поинтересоваться, что происходит?

Ответом послужил очередной Пеплоуст, стремительно улетевший в реку. Правда, ответом весьма неразборчивым, как и его перепуганный крик.

– Тебе версию подлиннее или покороче? – спросила я.

– Любую, которая включает в себя то, что мы уберемся отсюда живыми, – ответил Кэврик.

– Тогда лучше оставим беседы.

Я поспешила к противоположному концу нижней палубы, нашла лестницу. Наверху бушевали потоки хлама и обломков. Золотая грива Креша хлестала плетью. Сам он нарезал круги над крышей корабля, улетая от шлейфа из арбалетных болтов.

Пеплоусты, как говорят, настолько ушлые, что способны смешаться с людьми любой культуры, говорить на любом языке, раствориться в любом обществе. Но, как выяснилось, все же не способны осознать, что стрелять в того, кто двигается со скоростью ветра, глупая затея. Они привыкли к точным выстрелам издалека, к ножам в темноте, к яду в бокалах вина. А подобный бой был им не по плечу. Никому не по плечу, если уж на то пошло.

Кроме меня.

И даже я не справилась бы в одиночку.

То, что я без малейшего колебания запрыгнула на лестницу и позволила Кэврику за мной последовать, дошло до меня значительно позже, после массы выпивки и еще большей массы сожалений. Я оставила его у себя за спиной, даже не задумавшись о том, что он может всадить в нее пулю. Может, я разленилась. Может, я достигла отчаяния.