В летописях не значится - Евгения Петроченко

— Как не нашёл? — это и меня удивило. Я почему‑то ожидала, что Оракул меня выдаст… хотя это странное ожидание, учитывая то, что Раян до сих порничего обо мне не знает.

— А вот так. Сказал, что тебя нет среди живых в этом мире.

Он замолчал. Наклонился вперед, уперся своими длинными руками о колени, вздохнул.

— Может быть, кто‑то другой и сдался бы после этих слов, но меня переклинило. Тем более теперь, после того, как я помнил это событие так точно, словно оно произошло вчера. Я взглянул на видение по — новому, не глазами парня, а глазами мужчины, и его образ вызывал в голове совсем иные мысли, нежели благодарность за спасение. Я покинул земли демонов и отправился послом в соседние территории, но нигде не встретил никого, хоть отдаленно похожего на тебя.

Я смотрела на него во все глаза, не в силах поверить, что пять минут в этом мире в том времени заставили кого‑то потратить столько времени на поиски.

— А затем пришел черед последнего испытания. И… я его не прошел.

Его лицо словно окаменело, а глаза потускнели, словно он вновь перенесся в те минуты разочарования. Голос стал жёстче, утратил мечтательные нотки склонного к приключениям юноши. Теперь передо мной снова сидел магистр, тот, которого я боялась.

— Я слышал прежде, как выжигает изнутри пламя, как ты горишь в огне и не можешь из него выбраться… И я знал, что нет возможности его обуздать, нет шанса пройти испытание еще раз, так как нет и ответа. Моим слабым местом оказалось упорство. Я не мог идти дальше, перешагнуть этот рубеж, не разобравшись с таким, казалось бы, совершенно неважным вопросом. Это оказалось сильнее меня. Спустя несколько лет бесплодной борьбы с самим собой и огнём я решил кардинально изменить подход. Раз мне сказали, что тебя нет среди живых… я решил поискать тебя среди мертвых. Я занялся некромантией.

И я знала, что он произнесет следующим.

— И среди мертвых я тебя тоже не нашел, — сказал он зло.

Вот он, вот этот взгляд. Так смотрят на того, кто мучал тебя годами… десятилетиями? Он меня ненавидел. И искал. Я знаю это чувство, когда ты желаешь достигнуть какой‑то цели, но она так далека, так недостижима… И ты ставишь себе условие: не отступать, не сдаваться. В большинстве случаев потом, когда достигаешь желаемого, ты чувствуешь ликование, ощущение едва ли не всемогущества… Но есть ещё один вариант. В нем ты не можешь сдвинуться с намеченного курса и ненавидишь каждую секунду, вынуждающую тебя ему следовать. А потом вместо радости приходит облегчение.

Только он ещё не достигнул цели. Появилось кое‑что, что запутало его ещё больше.

— А потом ты встретил меня, — подытожила я.

— Да, — твёрдый ледяной ответ.

Теперь уже он рассматривает комнату. Не даёт увидеть его глаза. Но мне это и не нужно. Я и так знаю, что не найду в них отражения собственных эмоций, что натолкнусь на гамму тех чувств, что подвластны Тёмной матери.

— Ты меня ненавидишь?

Молчит. Он знает ответ, но всё же некая доля человечности мешает ему выплюнуть его прямо мне в лицо.

— Я не знаю.

Ну хотя бы честно.

— Зачем же тогда… всё это? — я делаю жест рукой в сторону постели, не с силах дать произошедшему описание. Что это было? Уж точно не занятие любовью.

Он наконец поворачивает голову в мою сторону. Холодная ярость постепенно утихает, когда он замечает мою растерянность, мои неловко сложенные руки на поясе, не дающие рубашке распахнуться, мою скованность и страх.

— Когда я встретил тебя… вживую… в первый раз, мне захотелось тебя убить. Но потом, когда это чуть не сделал Хараш, я понял, что не могу позволить это совершить кому‑то другому. Никому не позволю мучить тебя. Никому не позволю быть с тобой.

Его слова были страшны. Но я чувствовала себя сродни циркачу, сующему голову льву в пасть. Это пугало. Наверное, даже если бы он сейчас приставил мне нож к горлу, я бы оставалась до последнего, до того момента, пока бы не почувствовала, как под острым лезвием начинает рваться плоть, пропуская его глубже.

— Ты и сейчас хочешь… убить меня?

Надо же, даже голос не дрогнул. Только в моем мире с исковерканной моралью, где героями долгоиграющих историй выступают серийные маньяки и наркоманы, можно научиться относиться ко всему с пониманием. Или же в силу вступил Стокгольмский синдром?

— Нет, — качает головой. Темные хищные глаза не моргают, впиваются в лицо, жгутся. — Больше нет. Я понимаю, что ты не виновата. Я вижу, какая ты… нежная. И чувствительная. Я не могу причинить тебе боль. Но иногда это выходит не нарочно. Прости.

Я молчу. Тишина оглушает. Но что можно сказать? Уж точно не правду.

— Знаешь, — он улыбается странно, полубезумно, и это слегка пугает. — Когда мы пришли в этот мир, то очень удивились тому, что люди здесь верят в богов. Тёмная мать, Светлая мать… Природа нашей силы — тьма, огонь наш опаляющий и разрушающий, а души не ведают света. У нас нет богов, мы — высшая сила, мы — хозяева своей судьбы. Но когда я встретил тебя, настоящую тебя, когда увидел, что ты сплошь состоишь из света, по непонятному недоразумению соседствующего с темной силой, я понял, что всё это время не учитывал один вариант. Вдруг произошедшее — воля местных богов? Вдруг это было нечто сродни предвидению? Вдруг это судьба, сотканная Светлой матерью, простое предзнаменование будущей встречи?

Что мне на это ответить? Нет никаких богов? Это не Светлая мать? Это глупая девчонка, решившая поэкспериментировать и заставившая человека — нет, демона — потратить тьму времени на абсолютно бессмысленные поиски?

— Я не знаю, что это было Алесан. Но одно я скажу тебе совершенно точно — я тебя больше никуда не отпущу.

В его голосе — угроза, в глазах — твердая решимость, на лице — лёд.

Если бы я до этого не планировала покидать этот мир, то теперь определенно решила бы, что в нём не стоит задерживаться. Он может, может заставить меня остаться. Пока не знаю как, но он слишком упертый, чтобы так легко бросить это дело.

Несмотря на подступающую панику, я медленно встаю с кровати. "Никаких лишних движений. Всё строго по плану. Ты сейчас выйдешь за дверь — и уйдешь из этого мира. В чёрту тренировочные бои, к черту неуместные чувства! Если ты не уйдешь сейчас — вполне возможно, шансы спасти сестру будут равны нулю" — уговаривала я себя, снова запахивая ворот и осматривая одежду.

— Мне нужно это всё обдумать, — говорю я спокойно. — Пойду я к себе.

Он кивает. Смотрит пристально, раздосадованно, но контроль уже себе вернул. Понимает, что после услышанного продолжать начатое не получится, но и заставлять меня не планирует. Я в его власти, чего беспокоиться?

Встает. Я слежу за его действиями пристально и против воли делаю шаг назад, когда он проходит мимо. Он замечает это движение, но ничего не говорит. Лишь проходит к камину, наклоняется и что‑то поднимает. Ну конечно же!