"Волкодавы" Берии в Чечне. Против Абвера и абреков - Юлия Нестеренко

— Курт, ты в курсе, что большевики не одобряют контакты советских девушек с немецкими солдатами? — начал Гюнтер.

— Да, но ты же видишь, что сам Лагодинский смотрит на это сквозь пальцы, чего же нам беспокоиться?! — пожал плечами я.

Задумчиво пуская вверх колечки табачного дыма, Гюнтер медленно проговорил: «Знаешь, я понял, что Лайсат кокетничала со мной по приказу полковника. Лагодинский достаточно циничен, чтобы использовать любые средства для достижения своих целей. То, что для тебя священное чувство любви, — для него лишь средство держать тебя на коротком поводке. Подумай об этом! Даже ваш будущий ребенок, которого ты ждешь с таким нетерпением, может стать средством шантажа…»

— Какие ужасные вещи ты говоришь! — отмахнулся я. — я знаю, что Наташа искренне любит меня.

— Да, и чекисты искренне считают нас своими боевыми товарищами, — странным тоном продолжил фельдфебель.

— Ну, русские сами так нам говорят, и это действительно почти так. Но некоторые трения между нами неизбежны, я их прекрасно понимаю: ведь многие русские потеряли своих близких на этой войне.

— Ладно, не стоит продолжать этот разговор, — буркнул Гюнтер, растаптывая на земле окурок. — Пошли в дом.

Пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, мы вошли в хату и пробрались на свои места за столом. Вся компания с аппетитом уминала рассыпчатую, исходящую паром картошку и закусывала ее хрустящими бочковыми огурцами. Фитиль керосиновой лампы был прикручен почти до предела, чтобы свет не был виден с улицы и невозможна была прицельная стрельба по окнам, поэтому сидели практически в полной темноте. Патефон, периодически заедая, наигрывал: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…» Потом мелодия закончилась, и игла с тихим шипением сползла с пластинки.

— Настала моя очередь идти в караул. Я вышел на улицу и занял свой пост возле кукурузной сапетки. Начавшаяся вечером метель постепенно стихала, но снег продолжал падать густой стеной, и уже в нескольких метрах ничего не было видно. Самая бандитская погодка! Я повыше поднял воротник полушубка, опустил уши у красноармейской шапки-ушанки и повернулся спиной к ветру.

Внезапно из-за плетня поднялась какая-то неясная тень.

— Нэ стреляй, я свой, — прохрипел слабый голос с явным чеченским акцентом.

Я на всякий случай передернул затвор и направил винтовку на приближающегося ко мне медленными шагами горца. Он шел, тяжело опираясь на суковатую палку и волоча по земле ногу. Чеченец был далеко не молод, даже скорее стар: его морщинистое лицо заросло клочковатой седой бородой, спина горбилась под коричневой сильно поношенной буркой.

— Не подходи близко! — крикнул я, угрожающе поводя в его сторону стволом винтовки. Конечно, сам он выглядит немощным стариком, но кто знает, каких пакостей можно ждать от коварных бандитов.

— Мине нужна ваша командира, — объяснил старик, дополняя свои слова жестами. — Я скакать сюда на коне, сказать в нашем аул спать немецкий диверсанты…

— А где же твой конь? — все еще не верил я.

К моему счастью, из хаты вышел Чермоев и быстро объяснился со стариком на родном языке. Оказывается, этот пожилой горец действительно ехал в крепость, чтобы сообщить о пришедших в их аул чужаках, но его конь упал в невидимую под слоем снега яму и сломал ногу; при падении тяжелая туша придавила и самого старика: тот еле выбрался и пришел в село за помощью. Со слов пришедшего, вчера вечером в их ауле разместилась банда, сколько их точно, он не знает, но среди них он четко отличил троих, выглядевших явно не как горцы и говорящих между собой на незнакомом языке.

Старика завели в дом, а я быстро взнуздал коня и поскакал в крепость за подмогой.

Буквально через полтора часа аул был окружен взводом НКВД. Капитан Чермоев, во избежание напрасных жертв со стороны мирного населения, попытался было договориться о выдаче бандитов, но старейшины ответили отказом, ссылаясь на то, что по горским законам для хозяев выдать гостей является бесчестьем. Асланбек попытался обратиться напрямую к бандитам, говоря, что джигитам позорно укрываться за спинами женщин и детей, но в ответ на его слова из ближайших домов раздалась пулеметная очередь. Тогда командир отряда приказал начать минометный обстрел аула.

— Естественно, никого из немцев на эту спецоперацию не взяли, рассказ о ней мы услышали от Нестеренко. Помню, что меня жутко поразил его рассказ о минометном обстреле аула. Я знал, что при обнаружении партизан в белорусском селе подобные методы, не задумываясь, применили бы айнзатц-команды СС; но ведь как бы то ни было, речь шла об ауле, где жили граждане СССР, пусть даже не очень лояльные к Советской власти, и большинство из них были женщины, дети и старики. Я, кажется, даже что-то сказал по этому поводу (но, боже упаси, я не стал сравнивать взвод НКВД с айнзатцкомандой, я уже знал, чего не стоит говорить в присутствии наших друзей-чекистов). Но Петров все равно разразился длинной гневной тирадой:

— Здесь, на Кавказе, свои особенности. Я потомственный казак, в органах служу уже пятнадцать лет, имел дело с их абреками еще с конца двадцатых годов и прекрасно знаю их нравы: те мягкие меры, которые мы применяем, отнюдь не влияют на горцев так, как бы они влияли на цивилизованный народ. Наоборот, у них возникает впечатление о нашей слабости. Взять, к примеру, случай с изуродованным красноармейцем нашего полка, когда селение, жители которого замучили красноармейца, не понесло должного наказания, а выискивались отдельные виновники, которых селение укрыло. Данный случай они отнесли к нашей гуманности, которая им непонятна, по условиям их нравов и обычаев: ведь у них принята кровная месть, несоблюдение которой позорит весь род. У них, как ни у кого, круговая порука. У них нет случая, о котором не знало бы все население, и нет скрывающегося бандита, места которого не знает население. По их адатам ответственность несет не преступник-убийца, а весь род и поколение. Мы не разрушили еще этих взглядов, мы считаться с этим должны. А некоторые гнилые интеллигенты приезжают сюда из Москвы и разводят сопли, сетуя на «недостаточное проведение партийно-массовой и разъяснительной работы среди населения». Да бомбить эти аулы надо ковровыми бомбардировками! Вот товарищ Берия правильно понимает, что тут порядок надо наводить железной рукой!

Майор выстреливал слова, как пулеметные очереди, яростно размахивая руками, но я прекрасно понимал, чем обусловлена его досада: пока велись переговоры, основному составу бандитов удалось скрыться. Дело в том, что аул был окружен только с трех сторон, с четвертой стороны была пропасть; никому и в голову не пришло, что диверсанты воспользуются этим путем отступления. Но у профессиональных альпинистов было при себе специальное горное снаряжение, которым они не преминули воспользоваться.

Группа Ланге благодаря проводникам-чеченцам смогла перейти через фронт на оккупированную германскими войсками территорию. Вышли всего трое немцев и два проводника. Обер-лейтенант доложил в центр о «героической гибели группы Шмеккера», павшей в неравном бою с НКВД. Всех членов нашей группы «посмертно» даже наградили железными крестами. Вот так и получилось, что рядовой Вольфганг Гроне официально погиб. Но для меня это имело особый мистический смысл. Как будто действительно какая-то худшая часть меня умерла в 1942 году.