Селфи с музой. Рассказы о писательстве - Юрий Поляков

Избавителем отечества мне грезился военный, лучше бы – моряк, они поумнее и пограмотнее. Кстати, подобные фантазии обуревали тогда не только униженных, оскорблённых, обобранных патриотов, но и победивших либералов, они-то понимали: чтобы удержать власть, продолжая обирать и обижать, им нужна вооружённая защита. Громче и чаще всех о «русском Пиночете» твердил профессор Гавриил Попов, выглядевший в роли мэра столицы как пингвин в угольном забое. На вопрос дружественного корреспондента, какого он, Гавриил, роду-племени, Попов грустно ответил: «Я грек, очень древний грек…» Тут уж я не стерпел:

Фабула и название новой вещи явились сразу, словно сверху. Возможно, на сюжет меня натолкнул фрагмент романа Эдуарда Тополя, напечатанный в журнале «Столица» в октябре 1991-го рядом с моей статьёй «И сова кричала, и самовар шумел…». В ней я высказал крамольную по тем временам мысль: августовский путч – никакой не путч, а пуф, то есть фарс, спектакль, провокационная имитация. Подобная версия тогда звучала диковато. Теперь историки, изучив опыт цветочных и фруктовых революций, всё более и более склоняются именно к такой интерпретации тех событий. Так вот, во фрагменте Тополя речь шла об экс-президенте Горбачёве и его жене Раисе Максимовне, которых после переворота военные якобы затворили в глухой безымянной сибирской деревушке. Но эту сюжетную перекличку я осознал спустя почти четверть века, когда, разбирая мой архив, нашёл пожелтевшую книжку «Столицы». На обложке был фотомонтаж: улыбающийся Горби в зэковском ватнике, а на груди номер 0000000001.

Повесть шла быстро – моё перо дышало местью.

«…Для тех, кто не видел замечательный телесериал «Всплытие», получивший «Золотую субмарину» на Московском кинофестивале; я в общих чертах опишу место действия. Демгородокочень похож на обычный садово-огородный посёлок; но с одной особинкой: по периметру он окружён высоким бетонным забором, колючей проволокой и контрольно-следовой полосой, а по углам установлены сторожевые вышки, стилизованные под дачные теремки. На каждых шести сотках стоит типовое строение с верандой. Все домики выкрашены в весёленький жёлтый цвет и отличаются друг от друга лишь крупно намалёванными чёрными номерами. Посредине Демгородка проходит довольно широкая асфальтированная дорога, которую сами изолянты с ностальгическим юмором именуют Бродвеем…. От него ответвляются дороги поуже, не асфальтированные, а просто укатанные щебёнкой. По ним можно подъехать к любому из 984 домиков – хотя бы для того, чтобы вычистить выгребные ямы. Поначалу Демгородок был задуман как своего рода заповедник, где государственные преступники, изолированные от возмущённого народа, должны были остаться один на один с невозмутимой природой. Но в первую же зиму несколько человек помёрзло, а прочие истощились до неузнаваемости, хотя всем и каждому ещё по весне были выданы семена, а осенью – дрова! Узнав об этом, адмирал Рык раздражённо поиграл своей знаменитой подзорной трубочкой и произнёс: «А ещё страной хотели руководить, косорукие! Обиходить!..» С тех пор в Демгородке появились центральная котельная, продовольственный склад, медпункт, ассенизационная машина, а позже и валютный магазинчик «Осинка».

Почему я назвал строго охраняемое садово-огородное товарищество «Демгородком»? Юмористической телепередачи Олейникова и Стоянова «Городок» тогда ещё в помине не было. Всё очень просто: посёлки, где компактно проживали люди одной профессии, именовались городками: городок писателей «Переделкино», городок нефтяников… Академгородок, если жители имели отношение к системе Академии наук. Я предположил: место, куда в случае военного переворота свезут «демокрадов» (тоже моё словцо), в народе вполне могут назвать «демгородком». Коммунистов я посадил туда же – за бледную историческую немочь.

Выбирая место действия, я опирался и на личный опыт. Вначале 1980-х Московской писательской организации власть выделила в Истринском районе, возле деревни Алёхново и недалеко от водохранилища, землю под садовое товарищество. Мне тоже, как перспективному молодому писателю, дали шесть соток. Приехав туда, чтобы осмотреть надел, я увидел торфяник, поросший молодыми берёзами, и множество гадюк, выжидательно свернувшихся почти на каждой кочке. Местные жители так и звали эту местность – «Змеиное болото». Возможно, начальство при выборе места учло нравы литературного мира.

При возведении скромной сторожки мне пришлось столкнуться с таким тотальным дефицитом стройматериалов, что я всерьёз призадумался о том, насколько жизнеспособна экономика страны, если, имея самые большие запасы леса, она не может обеспечить (не бесплатно!) граждан брёвнами и досками! А брус был доступен только ветеранам войны, и то по очереди. Впоследствии я отказался от участка, но не из-за опасных пресмыкающихся, а из-за слишком плотного писательского соседства: почувствовал себя как на заводе, тесно заставленном токарными станками, и на каждом коллега по творческому цеху шумно вытачивает очередной шедевр. Чувство локтя, помогающее преодолевать трудности в жизни, в литературе неуместно и даже вредно.

Выдумывая альтернативную историю страны, я назначил Избавителем Отечества (ИО) командира подводной лодки «Золотая рыбка» каперанга Ивана Рыка, впоследствии адмирала. Фамилию я позаимствовал у дружка моей литературной молодости, обаятельного прохиндея Жени Рыка, о милых аферах которого расскажу как-нибудь в другой раз. Главному герою Мишке, спецагенту-росомоновцу, скрытому под маской ассенизатора, досталась фамилия моей одноклассницы Курылёвой, из-за неё меня однажды чуть не поколотили балакиревские хулиганы. По военно-морским вопросам я советовался с приятелем-каплеем (капитан-лейтенантом) севастопольским моряком Александром Лебедевым, служившим в своё время на субмарине. Придумывая внешнюю и внутреннюю политическую доктрину для Избавителя Отечества, я невольно предугадал тот курс, на который страна ляжет в начале нового столетия. Между прочим, по званию ИО Рык у меня – капитан первого ранга, а это в прочих родах войск и службах, включая КГБ, соответствует полковнику. По иронии истории именно в таком звании пришёл в Кремль Владимир Путин.

Не вдаваясь в подробности (читатель сам найдёт их в повести), скажу лишь, что очнувшаяся от разрушительного морока держава обрела с моей помощью новый герб: орла, держащего в лапах серп и молот, причём головы имперской птицы смотрят не в разные стороны, как прежде, а друг на друга неявной симпатией. Напомню, вещь была начата в конце 1991 года, когда всё советское высмеивалось и выкорчёвывалось из сознания. Не случайно с особым сарказмом я описывал садово-огородное возмездие, настигшее в «Демгородке» либеральных журналистов и деятелей культуры. По аналогии со знаменитой кинореконструкцией событий Октября 1917-го, сделанной Сергеем Эйзенштейном к 10-летию революции, я заставил врагоугодников и отчизнопродавцев играть на самодеятельной сцене «Демгородка» сочинённую ими же пьесу «Всплытие», прославляя воцарение адмирала Рыка. Да-да, воцарение, ведь ему для легитимности за океаном нашли невесту-рюриковну – Джессику Синеусофф. В ту пору я зачитывался Львом Гумилёвым и позаимствовал у него некоторые исторические версии: Синеус, как известно, брат легендарного Рюрика.